Кто-то глубоко вздохнул. Затем одна за другой прозвучали двефразы. Обе довольно странные...

Дейвид Ли сказал:

– Мельницы господни мелют медленно, но очень тонко.

А Лидия, вся дрожа, прошептала:

– Кто бы мог подумать, что в старике было еще так многокрови?..

***

Инспектор Сагден позвонил три раза, потом стал отчаянностучать кулаком в дверь. Прошло достаточно много времени, прежде чем емунаконец открыл совершенно растерянный Уолтер.

– Ах, – только и вымолвил он, кажется, испытав огромноеоблегчение. – Я только что собирался звонить в полицию.

– В связи с чем? – резко спросил инспектор Сагден.

– Старый мистер Ли... – прошептал Уолтер. – Кто-то его убил.

Сагден отодвинул слугу в сторону, он спешил вверх полестнице. Он вбежал в комнату, не замеченный никем из находившихся там.Мимоходом заметил, что Пилар нагнулась и что-то подняла с пола. Сагден увидел,что Дейвид закрыл лицо руками. Все остальные стояли, сбившись в кучку. ТолькоАльфред Ли, мертвенно бледный, подошел к трупу отца и смотрел на него сверху.

Джордж Ли важно отдавал распоряжения:

– Ни к чему не прикасаться до прихода полиции.

– Позвольте-ка, – сказал Сагден и вежливо протиснулся междудамами.

– Ах, инспектор Сагден! – воскликнул Альфред, знавший его. –Как быстро вы прибыли.

– Да, мистер Ли.

Сагден не стал тратить времени на разъяснения.

– Что здесь произошло?

– Мой отец... Убит, – задыхаясь, сказал Альфред. Магдаленавдруг разразилась истерикой. Инспектор Сагден поднял руку, требуя тишины.

– Прошу присутствующих, кроме мистера Джорджа Ли, покинутькомнату.

Все молча повернулись и пошли к выходу, как стадо овец.

Сагден вдруг остановил Пилар.

– Простите, мисс, – сказал он дружелюбно. – Здесь ничегонельзя трогать, все должно оставаться на своих местах.

Она уставилась на него. Стивен Фарр сказал раздраженно:

– Это же ясно. Мисс Эстравадос отлично это знает.

Инспектор Сагден продолжил тем же любезным тоном:

– Вы только что подняли здесь с пола какую-то вещь.

Пилар широко раскрыла глаза.

– Я? – спросила она в изумлении.

– Да, именно вы, я видел, как вы это сделали. Пожалуйста,отдайте мне то, что вы подняли.

Пилар медленно разжала руку. В ладошке была маленькаяполоска резинки и какая-то крохотная деталь из дерева. Сагден взял то и другое,положил в конверт и опустил в свой нагрудный карман.

Стивен Фарр посмотрел на него с уважением. Следует отметить,что поначалу молодой симпатичный полицейский не произвел на него впечатления.

Затем Пилар и он вместе вышли из комнаты.

За спиной они услышали деловитый голос инспектора:

– Ну, а теперь, пожалуйста...

***

– Все-таки ничто не сравнится с огнем в камине, – сказалполковник Джонсон, подкладывая очередное буковое полешко в камин, и подвинулсвое кресло ближе. – Пожалуйста, угощайтесь, – предложил он своему гостю,указывая на бутылку, стоявшую на столике.

Полковник Джонсон, шеф полиции из Мидлшира, любил сидеть упылающего камина, в то время как Эркюль Пуаро, его гость, предпочиталцентральное отопление, которое греет не только подошвы ботинок, но и спину.

– Да, это дело Кортрайта было уникальным случаем, –задумчиво проговорил хозяин. – Удивительный человек, редкого обаяния и хорошовоспитан. В самом деле, мы ему просто в рот глядели, каждому слову внимали,когда он приехал сюда. А потом – на тебе! Неслыханно! Использовать никотин какяд действительно редкостная выдумка.

– Было время, вы считали всякое отравление совершенно неанглийской манерой убийства, – заметил Эркюль Пуаро. – Считали, что этосатанинская проделка иностранцев.

– Ну, теперь я бы так уже не сказал, – призналсяшеф-инспектор – Сегодня у нас совершается довольно много отравлений с помощьюмышьяка, наверное, даже больше, чем можно было предполагать... Вообще,отравление – это всегда страшно неприятное дело. Свидетели почти всегда другдругу противоречат. Врачи становятся особенно нерешительными в своих суждениях.Порой не представляешь себе, как будешь передавать это дело на суд присяжныхНет, если уж убийство, то лучше такое, чтобы не вызывало никаких сомнений поповоду причины смерти.

Пуаро кивнул:

– Значит, огнестрельная рана, перерезанная глотка, проломленныйчереп, – вы предпочитаете такие вещи?

– Предпочитаю... Совершенно плохое слово. Пожалуйста, недумайте, что я люблю убийства. Если бы это было возможно, я вообще никогда незанимался бы ими больше. По крайней мере, пока вы здесь, мы можем бытьспокойны. Ведь Рождество на дворе... Мир на земле... Любите друг друга Ну, ивсе такое прочее.

Пуаро откинулся в своем кресле и задумчиво посмотрел нагостеприимного хозяина.

– Значит, вы думаете, что Рождество – это не время дляубийств?

– Да, я так думаю. – Джонсон потерял нить рассуждений. –Ведь я сказал уже, что всеобщее примирение, ну, и вот...

– Англичане так сентиментальны, – тихо заметил Пуаро.

– Ну и что, если сентиментальны! – с вызовом сказал Джонсон– Мы действительно чтим традиции. Древние праздники. Разве плохо?

– Наоборот, это очень мило, – согласился Пуаро. – Но давайтерассуждать трезво. Разве Рождество – не праздник радости? Разве не принято наРождество есть и пить, даже объедаться? От переедания бывает несварениежелудка, от чего возникает раздражительность.

– Преступления, – заметил полковник, – совершаются не отраздражительности.

– Я не уверен в этом. Или еще один момент. Рождество – этопраздник примирения, как вы изволили подчеркнуть. Люди забывают все ссоры,прощают обиды. Те, кто не мог переносить друг друга, решают снова примириться,пусть даже и ненадолго.

Джонсон кивнул:

– Все закапывают топор войны.

– ... А семьи, – невозмутимо продолжал Пуаро, – членыкоторых на протяжении многих лет жили порознь или годами не обменивались междусобой ни словом, снова объединяются. Это, друг мой, приводит к очень серьезнымколлизиям, поверьте мне. Люди, которые никогда друг друга добрым словом невспомнят, прилагают усилия, чтобы казаться дружелюбными. Поэтому Рождество –это время лицемерия. Честного, искреннего лицемерия с самыми лучшиминамерениями. Но все-таки – лицемерия!