– А сейчас вам сколько? – весьма невежливобрякнула я.

– Двадцать один, – спокойно пояснила Нина.

Надо же! Самое меньшее я дала бы ей тридцатник. Эк ееразнесло в столь юном возрасте! И потом, что за дурацкая прическа, если неошибаюсь, в парикмахерских, тех самых, где клиентов стригут по пятьдесятрублей, этот фасон называется незатейливо: «химия на крупные палочки», но, к сожалению,через неделю после процедуры волосы повисают, словно кусок прошлогоднего сенана заборе… Во всем мире давным-давно придумали щадящие завивки, в результатекоторых вы становитесь обладательницей роскошных, переливающихся локонов, нороссийские женщины предпочитают «химию».

– А Надьке три исполнилось, – продолжалаНиночка, – мы потом вместе в садик ходили и в один класс попали, несмотряна год разницы.

Учились подружки плохо. После восьмого класса отправилисьполучать специальное образование.

– Мы на медсестер выучились, – простодушновыкладывала свою незатейливую биографию Нина.

– Так вы медичка? – недоверчиво спросила я,покосившись на грязь.

– Да, – кивнула девушка, – в поликлиникеработаю, на улице Топильского.

– А Надя тоже там служила?

Девушка немного замялась, а потом невесть почему стала вдруграссказывать о том, как нелегок труд медсестры.

– К вечеру ноги гудят, прямо отваливаются, спина ноет,никаких сил не остается. Ночью вздремнуть совершенно невозможно – то одна изпалаты орет, то другая. Капризные все, противные. Это им не так, то им неподходит. Нет бы полежали тихонько, потерпели, так нет – воют на разные голоса:«Сестра, уколи обезболивающее». А где я его возьму? Медсестры люди подневольные,что доктора прикажут, то и делают. Впрочем, врачи у нас нормальные, вот если быне больные, то и работа вроде ничего.

Я вздохнула. Один раз, еще учась в консерватории, я сидела втуалете, запершись в кабинке, а к умывальнику подошли две преподавательницы.Одна, читавшая курс истории музыки, со вздохом сказала:

– Такие люди вокруг приятные, музыканты, композиторы,вот если бы не студенты, жизнь была бы прекрасна…

– Надя с вами работала? – прервала я стоныНиночки.

– Нет, она ушла – очень тяжело…

– Где она трудилась?

– Ну, – замялась девушка.

– Дома сидела?

– Нет, конечно, кушать-то надо и одеться хочется, аденег никто не даст, родители у ней померли…

– Где она работала? Назовите место!

Нина принялась растерянно вертеть в руках грязную чайную ложечку.

– Ой, что это я, кофейку хотите? У меня и конфеты есть,и булочки с корицей…

Она подскочила и бросилась к плите, приговаривая:

– Давайте, давайте, горяченького, со сладеньким.

– Сядь, – велела я, – прекрати дергаться.Булки я не ем и тебе очень не советую увлекаться, лучше салат из овощей иотварное мясо без хлеба. Картошку, еще йогурт с нулевой жирностью, из снятогомолока…

Нина сморщилась.

– Я люблю сливочный, он вкуснее…

Я посмотрела на валики жира, выпирающие из-под ее красногоплатья, и вздохнула. В конце концов, в мои обязанности не входит чтение лекцийпо диетическому питанию.

– Немедленно отвечай, где работала Надя, прекратиходить вокруг да около!

Девушка села на табуретку и прошептала:

– Ну, теперь ей ничего не будет, раз померла. Онаторговала желудком беременной ослицы.

– Чем? – оторопела я. – Ну-ка повтори!

– Желудком беременной ослицы, – покорновысказалась еще раз Ниночка.

Я разинула рот. Чего только не бывает в наше время! Прогербалайф, тайские таблетки с глистами, желчные камни крупного рогатого скота ячитала в «Из рук в руки», но про ослов!

– Где же она его брала?

– Кого?

– Ну, желудок ослицы…

– В гастрономе покупала, на Ленинградском шоссе.

– А зачем его продают? Ну, для какой цели? Едят сейпродукт или к больным местам прикладывают?

Ниночка тяжело вздохнула.

– Ну, слушайте, видимо, делать нечего, придется правдурассказать.

Надюша недолго проработала медсестрой, вскоре шприц, клизмаи капризные пациентки ей надоели, и девушка ушла. Где она только потом нетрудилась: продавала билеты в кинотеатре, торговала на рынке косметикой иколготками, бегала по домам от фирмы, производящей витамины, и пекла блинчики впавильоне «Русские блины»… Но никакой радости ни одна из работ не приносила. Даи фиг с ней, с радостью, были бы деньги, но их-то как раз и не платили. Нарынке хозяин давал по пятьдесят рублей в день, в блинах выходило около тысячи вмесяц, а за витамины вообще шел процент, и, протаскавшись весь день по крутымлестницам, можно было вернуться домой с пустыми руками.

Жизнь казалась Надюше беспросветной, и она часто жаловаласьболее удачливой Ниночке:

– Господи, вон в газетах пишут, богатые старики обожаютмолоденьких! Где найти такого дедушку? Уж я бы его ублажала со всех сторон!Денег хочу, ничего другого не надо! Денег! Долларов! Я, Нинка, за баксы на всесогласная!

Ниночка вздыхала и предлагала подруге:

– Ну, хочешь, возьми у меня двести рублей, просто так,без отдачи!

Надежда закатывала глаза.

– И что на такую сумму можно сделать? В Макдоналдспойти? Нет, Нинок, мне тысячи нужны. Ей-богу, если бы могла, пошла бы впроститутки, только меня с души воротит при виде грязных парней…

– А дедушку ищешь, – хихикала подруга.

– Так небось они импотенты, – пояснила Надя.

Зимой Надежда, стоявшая на морозе за прилавком с колготками,заработала воспаление придатков. Сначала, как все женщины, она хотелаперетерпеть и не ходить к гинекологу, но потом боль скрутила так, что пришлосьпереться в женскую консультацию.

Естественно, у кабинета сидела очередь, штук шестьбеременных женщин и две не слишком молодые тетки. Одна из будущих мамаш сталагромко жаловаться на многочисленные болячки. Надюшу чуть не затошнило ототвращения, но другие бабы с животами мигом подхватили тему и начали рассказыватьо своих недугах. Только одна, с огромным пузом, молчала. Когда остальные сталивосклицать: «Лишь бы на ребенке не отразилось», сидевшая до сих пор тихобеременная резко сказала: