Топот приближался, и в кухню влетела соседка Копейка, каквсегда, в подпитии и, как всегда, с сигаретой в руке.

– Вона, блин, какая штука! – в полном восторгехлопнула она себя руками по бедрам. – Ну и ну! А все ко мне приставали,ругались! «Смотри, Виктория, сгоришь!» И чего вышло? Сами чуть весь дом неспалили, вроде ты, Лампа, баба приличная, завсегда трезвая, ну и как у тебятакое вышло?

– Откуда ты узнала про сгоревший чайник? –поинтересовалась я, размазывая скользкую пену по столу.

– Тоже секрет нашла, – хмыкнула Вика, обдавая меняводочным амбрэ, – баба Зина уже всему нашему дому растрепала, теперь водиннадцатом, ну, в том, где булочная, людям рассказывает.

– Шла бы ты домой, Виктория, – каменным от злостиголосом отчеканила я, – чего тут интересного?!

– Да ладно тебе, по-соседски заглянула, ох и грязи! Всюночь проколупаешься. Да не так надо! – проорала Вика.

Она схватила веник, мигом смела белые клочья в ведро исообщила:

– Тряпкой только развозюкаешь. Дай на бутылку пятьдесятрублей, мигом порядок наведу.

– Бери, – протянула я ей голубую бумажку.

Вика все убрала с такой скоростью, словно обладала, какбогиня Кали, десятком рук.

– За пятьдесят рублей, – обиженно сказалКирюшка, – я бы тоже так бы носился.

После дождливого дня неожиданно наступил душный влажныйвечер, а потом такая же ночь. Я никак не могла заснуть, в открытое окно вплывалгустой, горячий воздух, под одеялом было отвратительно жарко, а без негохолодно. Я сходила в ванную, вытащила из шкафа банную простыню и укрылась ею.Телу стало лучше, но голова совершенно не собиралась засыпать, в мозгу кипелимысли, и чем больше я думала, тем меньше становилась понятной история,приключившаяся с Володей.

Ну ладно, предположим, с ним случился острый приступидиотии, и мужик, убив и оставив в квартире кучу следов, в багажнике нож,преспокойненько отправился домой. Но Надежда Колесникова! За каким чертом онасказала Костину, что замужем! Насколько я знаю, женщины обычно поступают какраз наоборот, врут случайным любовникам, что совершенно свободны. Оно ипонятно, никому не охота убегать голым от разъяренного супруга. И этанепонятная ложь про отпуск… Ну зачем ей было врать подруге про поездку? Отчегоона не рассказала про Володю? Как правило, молоденькие девушки любятпохвастаться кавалерами, а майор, хоть и старше девицы почти в два раза,выглядит очень даже ничего: высокий, светловолосый… К тому же он балагур, ловкоиграет на гитаре и с удовольствием рассказывает абсолютно неправдивые, затоневероятно веселые случаи из милицейской жизни. Володя вмиг становился душойлюбой компании, и он не стал бы бить женщину, даже изменницу. Во-первых, онслишком галантен и воспитан, а во-вторых, дамы падают к его ногам, каксрезанные ромашки, и он не слишком-то горюет, разбежавшись с очередной пассией.Все, абсолютно все в этой истории выглядело нелепо. И в довершение – смертьНадежды. Кончина единственного человека, способного подтвердить алиби майора.Конечно, Колесникова и впрямь могла погибнуть в результате бытовой травмы. Нокак странно она себя вела! Сотрудникам милиции сообщила, что и слыхом неслыхивала про Костина, а потом зачем-то приехала ко мне, оставила записку…Интересно, вопрос о чьей жизни или смерти волновал ее? Володиной или своей? Изачем ей понадобилась я?

Ни на один вопрос не нашлось ответа, и я заснула под утро,так и не зная, как поступить.

Едва стрелка будильника подобралась к семи, как я схватилатрубку и набрала домашний номер Рожкова.

– Да, – ответил сонный, недовольный голос его женыЛарисы, – кто это в такую рань?

Славка и Ларка перманентно находятся в странных отношениях.Иногда у них начинается бурная любовь, и месяц-другой они друг в друге души нечают, но потом мгновенно переходят в стадию ненависти, начинают швырятьсяпредметами, и жена сваливает в квартиру к матери. Детей у Рожковых нет, поэтомуони могут до посинения закатывать друг другу истерики. Каких только гадостей неговорит Лариска про Славку. Он и жмот, и негодяй, и импотент, и дурак, ибабник… Валит все вместе, в одну кучу. Ну как, скажите на милость, человек сотсутствием потенции может быть ловеласом? Но Ларису подобные нестыковки несмущают, и в Рожкова летят кастрюли с дерьмом. Но сегодня, похоже, у них опятьсовет да любовь, потому что Ларка пребывала в семь утра в своей квартире.

– Славу позови, – велела я.

– Кто это такой наглый, – завела Лара, – чтоэто значит – «Славу позови»! Кто говорит?

– Да это я, Лампа.

– А, – поутихла Лариска, – нет его.

– И куда подевался?

– К бабке моей поехал, картошку копать.

– Зачем?

– Затем, что старуха одна не может по полю с лопатойбегать, – вызверилась Лариса, – между прочим, ей скоро девяностостукнет. Зимой всем нравится вкусную картошечку жракать, не магазиннуюгнилушку, а свою, рассыпчатую. Да с огурчиком, с грибочками. Бабка у меня нежадная, навертит консервов и раздает всем, но сколько можно у ней на горбуехать? Я Славке так и сказала: езжай, помогай бабульке, перекопай все, в погребспустись да возьми сколько хошь… И он…

– Когда вернется? – перебила я ее страстныймонолог.

– Ну… Как сделает, дней через пять-шесть, ему отпускнеделю дали.

– Интересно, почему он мне ничего не сказал?

– А мы только позавчера помирились, – пояснилаЛариса, – он и сам не знал. Только тут Николай Кошехин в Москву прикатил,телевизор покупать, ну, я с ним вчера в деревню Славку и отправила. И назад егоКолька припрет, а то с мешками…

– Так у него же своя машина есть!

– Сломалась, зараза, во дворе кукует, а тебе чего надо?

– Ничего, – ответила я и отсоединилась.

До четырех дня я старательно разворачивала карамельки,сигареты, бульонные кубики и пересыпала в простые, прозрачные мешочки кофе,сахар, чай и какао, наконец, кое-как доперев сумку до машины, поехала наНовослободскую улицу.

Во дворе не оказалось ни одного человека. Отдуваясь, язаволокла бело-красный баул на второй этаж и попросила у дежурной:

– Наберите вот этот номерок, Алексея Федоровичапозовите!

Девушка окинула меня оценивающим взглядом, но не сталаспорить, а завертела диск. Минут через десять появился мужик. Сегодня он былеще более мрачным, чем вчера. Увидав меня, потную, растрепанную, возлегигантской, словно беременной, сумки, он сердито сдвинул брови и грознопоинтересовался: