- Мама, я не могу тебе ничего обещать, я не знаю...

- Конечно, Андрюшенька, конечно, - мягко прервала онаменя. - Я понимаю. Но ты попробуй. Ты же должен чем-то заниматься, поканаходишься здесь. Хотя бы попробуй.

Да, в шахматах это называется "вилка". Если я хочувидеть сына, я должен быть здоровым. Если я не хочу писать книгу о сестре, ядолжен быть больным. Вот и выбирай, Корин.

На прогулку я все-таки вышел. Мучительным усилием преодолелстрах перед неизвестной мне и оттого враждебной действительностью, заставилсебя натянуть свитер и легкую куртку и выполз в парк, когда совсем стемнело итам уже не было ни одного человека. Шел медленно, прислушиваясь к сердцебиению,все-таки я целых восемнадцать дней в основном лежал или сидел, передвигаясь тольков пределах комнаты. Как и ожидалось, я быстро устал, замедлил шаг и повернул всторону входа в корпус. Проходя мимо фонаря, я заметил быстро мелькнувшую тень,оглянулся, но никого не увидел. Показалось, что ли, с перепугу? Страх мгновенновернулся, и мне захотелось как можно быстрее оказаться в своей палате изапереть дверь.

И в ту же секунду раздался набор звуков, до боли знакомый.Именно эти звуки мне довелось слышать, когда я писал книгу о спасателях. Срединих было немало бывших омоновцев и десантников. Однажды они по моей просьбепоехали со мной в лес и дали пострелять из пистолета с глушителем. Повесили наветки дерева импровизированную мишень, по которой я старательно выпустил пятьпуль. Три из них попали в ствол дерева. И я хорошо помню и шепелявый звуквыстрела, и сухой треск отколовшейся и упавшей на траву коры. Именно это ясейчас и услышал.

О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Неподвижно лежана спине и укрывшись одеялом до подбородка, я мысленно перебирал факты ипытался составить из них связную цепочку. Итак, что мы имеем? Я пообещал дочериденьги, но почему-то не дал их. Я сменил номер мобильного телефона. Я ухитрилсядать матушке уговорить себя написать книгу о сестре. Вероятно, я был чем-тосовершенно выбит из колеи и не смог вовремя и с прежней ловкостью увернуться отее настойчивых требований. Что меня так сломало? И, наконец, в меня стреляли.Во что же я умудрился вляпаться? Муся не знает, иначе непременно сказала бымне. А кто знает? Лина? Мы давно уже исключили из разговоров все темы, кромесына, родственников и общих знакомых. Я ничего не понимаю в ее бизнесе и ненамерен делиться с ней муками творчества. Когда-то я был страстно влюблен внее, теперь же, после двенадцати (прошу прощения, четырнадцати, я снова обсчитался,никак не привыкну жить две тысячи первым годом, все время в девяносто девятыйскатываюсь) прожитых бок о бок лет, мы оба сосуществуем очень мирно, оченькомфортно, даже уютно, но... Мы даже не друзья, мы просто живущие вместеродители одного ребенка. У нас общие деньги, общие знакомые, но жизнь у нас,увы, не общая. Впрочем, почему "увы"? Меня все устраивает. Полагаю,что и Лину тоже, иначе она давно ушла бы от меня.

А может, все-таки Борис? Вдруг я ему хоть что-то сказал? Загод и девять месяцев мы должны были встретиться с ним как минимум восемь раз,четыре - на папины дни и четыре - на Верочкины. Может, хотя бы слово, хотьнамек какой-то... Завтра же попрошу Мусю разыскать его новые координаты. Нет,все гораздо проще. Надо дать ей ключи от моей квартиры и попросить найти ипривезти мою записную книжку, если у Борьки менялись телефоны, они обязательнотам записаны. А кстати, почему он до сих пор не объявился? Муся сказала, что обаварии, в которую я попал, написано во всех газетах. Что же, Борька газет нечитает? Быть того не может. Или ему самому, или кому-то из его семейства должнобыло попасться на глаза это сообщение.

Мыслей много, но все они носят характер вопросов. Ответы бынайти, но с этим дело обстоит совсем плохо. То и дело на ум приходил образогромного количества маленьких юрких зверьков, бегающих вокруг меня,заигрывающе покусывающих мои ноги, вопросительно заглядывающих в глаза, но тутже убегающих при малейшей попытке с моей стороны дотронуться до них ипогладить, не говоря уж о том, чтобы поймать и взять на руки. И чем дальше, темотчетливее я осознавал, что зверьки эти - хищные, хотя и не понимал, откуда уменя такая уверенность.

До рассвета я промаялся в бесплодных усилиях схватить хотьодного хвостатого негодяя. В руки они не давались. От проведенной без сна ночиразболелась голова, и вид мой так напугал хорошенькую медсестру, явившуюся сутра пораньше с шприцем на изготовку, что мне пришлось выдержать еще ивнеплановый визит дежурного врача, который долго допытывался, не стало ли мнехуже, не было ли тошноты или еще чего пострашнее, а потом строго заявил, что,как только придет Эмма Викторовна, она тут же меня посмотрит. Пришлосьсоглашаться. Не рассказывать же ему о всех моих страхах и о вчерашней прогулкепо больничному парку. Тут-то уж они точно решат, что у меня с головой не всеслава богу. Кому надо стрелять в писателя, пусть известного, пустьсостоятельного, но все равно всего лишь писателя, бумагомараку, безобидногокнижного червя? Его можно ограбить, совершив налет на квартиру, его можно дажепохитить и потребовать у родственников солидный выкуп. Но стрелять? Нет, впсихушку мне не хочется. Тем более я и сам до конца не уверен, действительно лито был звук выстрела или мне почудилось. А вдруг я и в самом деле того... Ох,не хотелось бы. В любом случае надо молчать до поры до времени и пытатьсяразобраться самому. Ведь если я не помню событий последних двух лет и если вменя действительно стреляли, то нельзя делиться ни с кем и ничем, пока я невспомню, как все было на самом деле. В такой ситуации и врага принять за друганедолго.

После завтрака я мужественно перенес хлопотание ЭммыВикторовны вокруг моей драгоценной персоны, выслушал очередной длинный переченьвсяческих запретов, в том числе на резкие движения, на яркий свет, назрительное напряжение. К моему немалому удовольствию, врач сказала, что,поскольку я еще недостаточно окреп, принимать ванны и делать массажи мне покарановато, так что данное матушке обещание заняться общим оздоровлениеморганизма можно было не выполнять с чистой совестью.

- И все-таки меня беспокоит, что вам вдруг стало хуже,озабоченно говорила Эмма Викторовна.

- Но мне совсем не стало хуже, - возражал я. - Япрекрасно себя чувствую.

- Тогда откуда появилась головная боль утром, послесна? Этого не должно быть в норме.

- Просто я не спал всю ночь.

- Почему? Откуда бессонница?

- От нервов, - неудачно пошутил я и тут же был за этонаказан:

- Вас что-то встревожило? Что именно? Вы плохо себяпочувствовали и испугались этого ухудшения? - допытывалась она. - У вас вчеране было посетителей, кроме вашей мамы, я узнавала. Что вас так расстроило?

- Телефонный звонок, - соврал я и тут же снова получилпо мозгам:

- Вас нельзя тревожить, я это объясняла вашей маме ивашему секретарю. Вам ни в коем случае нельзя нервничать. Если ваши близкие немогут оградить вас от телефонных звонков, мне придется сделать это самой. ОльгаАндреевна обещала мне не давать ваш номер телефона всем подряд. Если она несдержит слово, я унесу аппарат из вашей палаты. И мобильный телефон отберу.