- Слушай, а почему мы с тобой на кладбище невстречались? спросил я. Меня очень интересовал этот вопрос, ведь Борькинапечальная эпопея с арестом и последующим лечением занимала, как я понял, чутьбольше года, во всяком случае, в декабре прошлого года и в феврале нынешнего онвполне мог помянуть Верочку в день ее смерти и в день рождения.

В глазах Бориса мелькнуло что-то мне ранее неизвестное.Мелькнуло, но тут же исчезло.

- Я ездил на кладбище. Попозже, к вечеру. Тебе незвонил, о встрече не договаривался, - коротко ответил он.

- Но почему?

- Не хотел, чтобы ты меня таким видел. Стеснялся своейнемощности, своей хромой ноги. Даже того, что езжу на машине без водителя.Теперь вот, когда ты сам получил проблемы со здоровьем, мне стесняться нечего.Ольга Андреевна мне сказала, что у тебя амнезия, ты почти два года своей жизнизабыл. А я вот смотрю на тебя и все понимаю. На тебе пахать можно, тебяоглоблей не перешибешь, а ты в больнице валяешься и строишь из себя умирающего.И понимаю я, что ты своего недуга стесняешься. Точно так же, как и я стеснялся.Скажешь, нет?

- Скажу - да. Ты угадал.

- Хочешь, еще кое-что угадаю?

- Валяй.

- Ты меня позвал, чтобы я тебе рассказал что-нибудь отвоей жизни за эти два года. Верно?

- Да ты что, Борька! - возмутился я, ощутив в душенеприятный укол. Он всегда меня насквозь видел, этот друг детства. - Я простососкучился по тебе. Повидаться захотелось.

- Не свисти, Дюхон, а то я тебя не знаю. Но тут я тебе,к сожалению, ничем помочь не смогу.

- Мы что, и по телефону не общались? - недоумевал я. -Разве я не поздравлял тебя с днем рождения, с Новым годом? А ты - меня.

- Да нет, отчего же, - Борька улыбнулся, - мыперезванивались. Как обычно, трепались минут по пять-десять. Но никакимипроблемами ты со мной не делился. Не знаю, может, тебе неудобно было разговаривать,может, Лина или Женька рядом сидели. Ты вообще-то и раньше со мной не осободелился, даже когда на кладбище встречались. А правда, странное чувствопоявляется: только когда попадаешь в беду, понимаешь, есть у тебя друзья илинет. Я сам через это прошел, только чуть раньше. Друг - это ведь не обязательнотот, кто готов помочь по первому зову. Это человек, который тебя знает какоблупленного и понимает и которого ты никогда и ни в чем не будешь стесняться.Грустно, правда? Когда я понял, что стесняюсь тебя, я понял, что мы давноперестали быть друзьями. А теперь выясняется, что я ничего о тебе не знаю. Ты,правда, меня не стесняешься, предъявляешь мне свой недуг вместе со всемипроблемами. Но не рассказывал ничего о себе, и мы давно уже общаемся не какдрузья, а как случайные знакомые. Дюхон, во что же мы с тобой превратились, а?Куда мы дели нашу дружбу?

В его голосе зазвучала такая неподдельная тоска, что мнестало не по себе. Он прав, прав в каждом своем слове.

- Наверное, на денежный бизнес променяли, - япопробовал перевести разговор на более легкую ноту. - На самом деле мы с тобойпросто вступили в тот возраст, когда начинаем думать не столько о карьере иденьгах, сколько о душе. Вот и приходится все переоценивать. Жаль, что я ничеготебе не говорил о своих делах. Похоже, я совсем запутался.

- Да ну? - Борька вскинул брови и с интересом глянул наменя. Никогда не поверю. Ты, Дюхон, всю жизнь был таким тихим и правильным, чтоневозможно представить тебя запутавшимся. Ты же ходячий образец бесконфликтности.Ну-ка рассказывай, что стряслось.

Внезапно я так разволновался, словно экзамен сдавал. Рукизатряслись, и мне показалось, что я даже с голосом своим не справлюсь. Да чтоэто со мной? Будь на месте Борьки другой человек, я прибегнул бы к испытанномусредству, представив собеседника в образе животного, птички или цветочка, этовсегда мне помогало. Но Борьку я не умел видеть никем, кроме Борьки. Точно также, как не видел других образов для мамы. Не было их у меня и для отца, и длясестры Веры, когда они еще были живы. Почему - не знаю. Может, оттого, что язнал этих людей с детства. Может, оттого, что относился к ним хотя и критично,но нежно и очень любил.

Рассказ мой получился, наверное, не очень связным, я так ине смог преодолеть непонятно откуда взявшееся волнение. Но Борька уловил сутьпроблемы.

- Могу предложить тебе версию, - тут же откликнулся он,едва я закончил свое путаное повествование. - Ты что-то узнал о Светкиноммузыканте, что-то плохое, и решил денег ему не давать. Но не хотел огорчатьдевочку, поэтому тянул с объяснениями. Скорее всего, ты встречался с этимтипом, как его, Гарик? Да, так вот, ты встречался с Гариком, сказал ему, чтоденег не дашь, но пообещал, что дочери ничего плохого о ее музыканте говоритьне будешь, и взял с него слово, что он сам от нее отстанет. Он тебе такоеслово, вероятно, дал. Но от девочки не отстал, продолжает морочить ей голову, аона искренне не понимает, что происходит и почему ты не даешь денег. Тебя этосильно тревожило, наверное, этот Гарик связан с какими-нибудь бандюками, и тыпостоянно боялся, что он втянет Светку в криминал. Ты переживал, дергался, ивот в этом-то состоянии ты и попался Ольге Андреевне. Голова у тебя была занятаисключительно Светкиной проблемой, ты вовремя не сосредоточился, дал слабину, иона тебя подловила, вытянула обещание написать книгу о Верочке. Как версия,годится?

- Слушай, - ошеломленно протянул я, - мне такое и вголову не пришло. Ну ты умен! А выстрел? Думаешь, мне почудилось?

- Всякое может быть, - Борис пожал плечами. - Могло ипочудиться. А могло быть и на самом деле. Ты ведь сказал Светке, что денег недашь, пока память не восстановится и ты не поймешь, в каком состоянии твоифинансовые дела. Она передала это Гарику, а тот разозлился и хочет тебя наказать.Или запугать. Чем не объяснение?

Хорошенькое дело! Получается, в меня стрелял любовник роднойдочери? И если я попытаюсь доказать, что это именно он, то его посадят и ясвоими руками сделаю собственного ребенка несчастным. И она потом много лет мнеэтого не простит. Точно так же, как не простят меня и его дружки-бандюки,которые с легкостью необычайной в три минуты превратят меня в бездыханное тело.Перспективка, однако...

- Нет, Борька, - я решительно поднялся с кресла,движимый желанием опрокинуть в себя рюмку коньяку, но вовремя спохватился,вспомнив, что мне этого категорически нельзя. Пришлось заменить коньяк стаканомминералки. - Это не годится. Придумай что-нибудь другое.

- Почему же не годится? - в Борькином голосе в равныхпропорциях смешались насмешка и удивление. - По-моему, все очень логично.Просто тебе это не нравится, поэтому ты не хочешь об этом слышать. Я могупридумать и другую версию. Но не раньше, чем будет проверена и опровергнутаэта. Надо быть последовательным, Дюхон, а не прятать голову в песок.

В висках застучало, лоб, а потом и затылок начнут черезнесколько минут наливаться раскаленным чугуном. Видно, мне и в самом деленельзя нервничать, чуть испугался, слегка психанул - и вот, пожалуйста.Борькино объяснение событий мне не нравилось, но сам-то я вообще ничеготолкового придумать не мог. Правильно говорят, что любая фантазия основываетсяна жизненном опыте. Борис посидел несколько месяцев с уголовниками - ирезультат налицо. Мне бы никогда в жизни такого не придумать. А кстати...