– Если я вас подвел, – выдавил он из себя с трудом, – то яизвиняюсь!..

– Нет такого слова, – буркнул Волков, – в природе несуществует.

– Какого? – не понял Игорь.

– Извиняюсь. Такого слова нет, по крайней мере в русскомязыке. Можно сказать – извините или прошу прощения.

– А... ну, тогда прошу прощения.

– Почему вы вчера торчали в конторе так долго? Заявлениеписали?

Осипов вдруг удивился.

– А что такое?

– Ничего такого. Сиротин вчера погиб, только и всего.

– Ну, он же не из-за того погиб, что я в конторе торчал!

– Он погиб, потому что высунулся в окно, чтобы посмотреть,что происходит с его машиной, – в десятый раз за утро сказал Волков. – Вы неслышали, что у него сигнализация сработала?

Осипов помолчал, припоминая.

– Нет, вроде не слышал. Да в бильярдной вообще ничего неслышно! На лестнице еще туда-сюда, но когда мы курить ходили, вроде все былотихо.

– А вы часто ходили?

– Да не помню я, Павел Николаевич! Я один раз выходил.Виталька, по-моему, дважды, а может, и больше! Во всяком случае, я никакойсигнализации не слышал.

– И на улицу вы вечером не выходили?

– Зачем... на улицу?

– Ну, я не знаю, – сказал новоиспеченный детектив Волков, –хлеба купить. Или кофе.

– Нет, – твердо сказал Осипов. – Я на улицу не выходил.

– И к Николаю Ивановичу в кабинет тоже не заходили?

– Нет.

– И чья машина стояла на месте его обычной парковки невидели?

– Нет.

Волков закурил, обошел стол и сел рядом с Осиповым. Тотсбоку посматривал на него, как будто с опаской.

– Почему вы хотите уйти?

Осипов достал сигареты и закурил, не спрашивая разрешения.

– Правда по личным обстоятельствам, – сказал он, и Волковупоказалось, что искренне, – я извиняюсь... то есть прошу прощения, ПавелНиколаевич, что вас подвел. Если подвел. Вы меня тут... не поминайте лихом.

– В каком смысле?! Вы тоже собираетесь выброситься в окно?!

– А Сиротин разве выбросился?!

Волков на это ничего не ответил.

Они докурили в полном молчании – говорить было не о чем, – апотом Волков поднялся.

– Заявление я подпишу, конечно. Но вам придется после Новогогода еще выйти. Вряд ли я за праздники найду вам замену. А может, и найду.Желаю вам удачи.

– Я могу... сейчас уехать?

Волков опять начал раздражаться.

– Да нет, конечно! У нас нормальный рабочий день, и у вас онпока тоже нормальный! Или у вас тоже тетушка занемогла?! И вы должны срочноявиться к ее одру?!

Осипов смотрел на него, пожалуй, с сочувствием.

– Идите на свое рабочее место, – приказал Волков, хотя,наверное, это было глупо. – Идите и трудитесь. И не приставайте ко мне с вашимнемедленным увольнением!

Когда за Осиповым закрылась дверь, Волков еще раз прочиталзаявление, написанное мелким и твердым почерком. Заявление как заявление, идата стоит вчерашняя. Значит, Осипов вчера надумал увольняться! Интересно знатькогда?.. Когда играл в бильярд с Камаровским и Рыбалко? Или когда Сиротинпогиб? И что это вообще за спешка такая? Нынче никто с работы не увольняется,все держатся за нее руками и ногами, а бывает, что и зубами, несмотря на то чтозарплата падает, цены растут, и вчерашние крепкие «середняки» постепенно идутко дну, пуская пузыри и отчаянно пытаясь удержаться на поверхности!..

Увольте меня сегодня же!.. Ну, до свидания, я пошел!..

Волков, должно быть, несколько лет жизни потерял, когдаувольнял людей. Увольнял и точно знал, что новую работу найти почти невозможно,что он обрекает своих – своих! – сотрудников на маету с пособиями и очередямина бирже труда, с «переквалификацией», когда бухгалтерше предлагают стать швеейили фасовщицей! Он приезжал домой, опрокидывал стакан водки и падал в кровать,только бы ни о чем не думать, не жалеть, не вспоминать эти разговоры, слезы,глаза!..

У кого-то не выплачены кредиты, у кого-то дети в платнойшколе, у кого-то мама болеет и нужны деньги на лекарства и пребывание вбольнице, а он должен... увольнять!.. И поделать ничего нельзя.

Осипов остался, потому что на самом деле работал давно ихорошо, и Волков, уволивший из его отдела двоих или даже троих, точно знал, чтоИгорь останется!..

Волков ходил по кабинету и думал.

Кто заходил к Сиротину? Кто оставил след на ковре? Ктопоставил машину на его место? Кто слышал, что сигнализация то и делосрабатывала? Про эту сигнализацию говорят все, но, выходит, никто ее неслышал?!

Как все это собрать в единое целое? Имеет отношение гибельСиротина к увольнению Осипова или не имеет?

Если Сиротин погиб случайно, по глупости, а предполагается,что он именно так и погиб, почему никто не признается, что заходил к нему вкабинет?! Но ведь кто-то же заходил?!

Сидеть в кабинете не было никаких сил, да еще телефон всевремя попадался на глаза, словно напоминал о том, что Волков собиралсяпозвонить Юле, но струсил, и Павел, прикрыв телефон осиповским заявлением,вышел из кабинета.

Идти ему было некуда, и он пошел на лестницу. Покурить, чтоли, там?..

Дверь в комнату, где сидели Денис Усков и две барышни, былаоткрыта, и Волков завернул туда. В конце концов, Ускова он еще «не опрашивал»,так это называется в детективных романах?

Барышень не было. Денис сказал, что они ушли в переговорнуюнаряжать елку и развешивать гирлянды. У него самого в компьютере был открытпасьянс, и он проделывал некие движения, чтобы этот самый пасьянс от Волковазагородить.

– Павел Николаевич, я отчет-то дописал. И что теперь с нимделать? Кому его нести? Вам?

– Давайте мне.

– А кто теперь... на место Николая Ивановича?

Ох-хо-хо... Вот еще вопрос, на который нет ответа.

– Я пока не думал, Денис. Не знаю, честно.

– А похороны когда?

Этого Волков тоже не знал. Он даже думать про похороны нехотел, хоть понимал, что придется. Вряд ли Зина все потянет одна!..

– Денис, вы вчера вечером никуда не выходили?

Усков посмотрел с беспокойством. Должно быть, такого родавопросы следует задавать как-то законспирированно, иносказательно, маскируясвои подозрения и сыщицкий интерес, но Волков ничего этого делать не умел.