– Ольга, – простонал Димон. – Я же просил!..

– Твои расчеты – говно, – заявил Кузя, положил ногу на ногуи той, что сверху, стал качать. Зеленый бумазейный носок у него протерся, ипалец, тоже немного позеленевший от носка, выглядывал из дырки.

– Мам, я, наверное, спать пойду, – сообщил Степка. – Вытолько громко не орите, а то Растрепку разбудите, и тогда мама будет с нимсидеть, а ко мне не подойдет.

Степка вылез из-за стола, немного повисел на вделанном в двернойпроем турнике – оголился худосочный живот с ребрами наперечет, – после чегоушел в глубину ярко освещенного коридора. У Пилюгиных была большая квартира, икоридор в ней большой, и света всегда много.

Потом сын вернулся. Родители закатили глаза и спросили,почему ребенок никогда не может уйти спать с первого раза, и тот им объяснил,что пришел спросить у Хохлова, придет ли тот на его выступление. Степказанимался какими-то очень сложными спортивными танцами, и, по словам родителей,делал это виртуозно.

Хохлов обещал, что придет. Он понятия не имел, когдасостоится выступление и где, но спрашивать не стал. Видимо, он должен был знатьи забыл, а обижать Степку ему не хотелось.

Степка опять скрылся в коридоре, и только было разъяренныебыки повернулись друг к другу и нагнули головы, чтобы вонзить рога, как Степкапоявился снова и объявил, что Растрепка уже давно орет из своей комнаты,просится на горшок, а его никто не слышит.

Ольга ринулась высаживать Растрепку на горшок, и Степкадвинулся следом.

Впрочем, через некоторое время он вернулся, подошел кДимону, важно чмокнул его в щеку и сказал:

– Пока, пап!

Разъяренные быки следили за ним налитыми кровью глазами.

Димон почесал его за ухом, повернул и слегка поддал коленомпод зад, но Степка опять вернулся и сказал, что всем остальным он тоже желаетспокойной ночи.

Быки вразнобой попрощались.

Степка хотел еще что-то добавить, но Димон как-то оченьловко перекинул его через плечо, хотя тот был довольно длинный, и понес покоридору в сторону спальни.

– Значит, мои расчеты – говно?! – начал Хохлов. – И как этопонимать?! Тебе чего, деньги не нужны, ученый хренов?! Я к вам и обратилсятолько потому, что Димон мой друг! Да я мог эти расчеты где угодно заказать!

– Ну и валяй, заказывай! – ответил Кузя, встал и подтянулбрюки. – Валяй, валяй! Нашему отделению это дерьмо не нужно! У нас ученыеработают, ученые с большой буквы!

– Пошел ты!..

– И я не позволю своим сотрудникам тратить рабочее время наобсчет аэродинамики твоих идиотских труб!

– А твои сотрудники зарплату какую получают?!

– Ну и что, блин! Неужели самое главное в жизни – этозарплата?!

– Нет, ты мне ответь!.. Какую зарплату получает среднийсотрудник вашего отделения?!

– При чем тут зарплата?! Вам, капиталистам, только деньги иважны, а нам…

– Кузя! – уже окончательно взъярился Хохлов. – Ты мне можешьответить, сколько получают твои научные работники?!

– Ну, четыре восемьсот, и что?!

– А сколько бензин стоит, ты знаешь?! Один литр бензина?!

– На х… мне сдался твой бензин?!

– Если девяносто пятый, то восемнадцать рублей литр! Ты гдеживешь, черт тебя возьми?! На Луне, твою мать?! Там, может, бензин до сих порпо восемнадцать копеек?!

В комнату быстро вошла встревоженная Ольга и плотно прикрылаза собой двустворчатые двери:

– Тише! – сказала она укоризненно. – Вы в приличном доме,где есть дети!

– Дети тоже должны знать, что интересы науки…

– А я тебе, кретину, за исследование этих самых трубпятьдесят тысяч долларов заплатил! Пятьдесят! Если даже их поровну поделить навсех сотрудников вашего, блин, отделения, все равно получится больше, чемчетыре восемьсот!

– А мне плевать на деньги! И кто не может за зарплатуработать, пусть выкатывается к чертовой матери в коммерческую палатку, пивопродавать! Или в армии служить!

– Да чем тебе обсчет моих труб не угодил?! Тем, что трубы отгазопровода, а не от космического аппарата?!

– Тем, что твои трубы ничего не добавляют к научномупониманию процесса!

– Какого процесса, Кузя?! – спросил Хохлов, которому вдругкак-то моментально осточертел весь этот спор, и он словно увидел себя состороны. Увидел и не понял, чего ради он так-то уж старается!..

Кузя подумал секунду, а потом выдал:

– К процессу турбулентного течения газа в турбине! Именноэтой проблемой занято наше отделение!

– Ваше отделение было занято этой проблемой еще в девяностопервом году, когда мы институт окончили! И с тех пор ни хрена не продвинулось!Турбулентное течение газа в турбине по-прежнему остается загадкой для всегопрогрессивного человечества! Так, может, вы пока на досуге обсчитаете моидурацкие, дешевые и ненаучные трубы для газопровода?!

Так как Хохлов спрашивал – именно спрашивал, а не оралпросто так, – Кузя решил, что победил в дискуссии, а потому ответил оченьтвердо и очень солидно:

– Нет.

Хохлов опешил:

– Что – нет?

– Наше отделение, – веско сказал Кузя, – не станетзаниматься твоими трубами. Я Димону уже говорил. Если он взял у тебя деньги,значит, он должен их тебе вернуть. Мои сотрудники…

– Они такие же твои, как и мои, – тихо сказал Пилюгин.

Оказалось, что он давно уже отнес Степку, вернулся в комнатуи слушает их со странной, болезненной улыбкой на лице. Ольги, наоборот, не быловидно.

– Наши с тобой сотрудники, – продолжал Пилюгин, – хотятзарабатывать, Кузя. Ну, хоть что-нибудь. Им всем по памятнику нужно поставитьна Аллее звезд, что они не бросают работу и не уходят, как ты говоришь, пивопродавать. Они из последних сил держатся, ты понимаешь или нет? Мне… – Онзамолчал на секунду, и Хохлову показалось, что замолчал для того, чтобыудержать себя в руках, не сорваться в крик и битье посуды. – Мне очень труднодостаются заказы, Кузя. И то, что они у нас есть, и отделение все еще не пошлопо миру, это только моя заслуга. Я тебе точно говорю.

– Засунь свои заказы себе в задницу, – сказал Кузя. Ему быловесело. – Поду-умаешь, какой финансист! Зачем ученым, теоретикам, заметь,обсчет какого-то пошлого заводского оборудования? Может, мы тогда в колхоз всемотделением двинем, как при советской власти, а? Картошку убирать, вместо тогочтобы наукой заниматься.