— Это шантаж?

— Предупреждение.

— Вы закончили?

— Нет, только начал.

Хоман поворочался в своем вращающемся кресле.

— Боюсь, — процедил он сквозь стиснутые зубы, — это дажехуже, чем я предполагал. — И нервно забарабанил по краю стола коротким толстым,но тщательно ухоженным пальцем. Перстень с большим бриллиантом, ловя лучисвета, ослепительно сверкал при каждом движении пальцев.

— Разумеется, мне было бы чрезвычайно выгодно, — спокойнозаговорил Мейсон, — а вам чрезвычайно невыгодно, если бы удалось доказать, чтомашиной управляло ваше доверенное лицо.

— Вы думаете, я солгал, заявив, что мою машину угнали?

— Когда я представляю клиента, мне нравится исходить изпредпосылки, что любые заявления, противоречащие тем, что сделаны моимклиентом, являются ложными.

— Не могу винить вас за это. Бизнес есть бизнес.Продолжайте.

— Мало того, — сказал Мейсон, наклоняясь вперед и неожиданнонацелив палец прямо на Хомана, — если по каким-либо причинам вы не хотите,чтобы всплыли факты о мистере Спинни, вам лучше заявить об этом прямо сейчас.

Выражение лица Хомана практически не изменилось, лишь слегкадрогнули ресницы.

— Кто такой Спинни?

— Один джентльмен в Сан-Франциско.

— Не знаю такого. Поэтому мне безразлично, о каких фактах выговорите.

— И если вы не желаете ничего знать об официантке изкафетерия в Новом Орлеане, самое время рассказать и об этом.

— Угрожаете мне женщинами?

— Женщиной.

— Валяйте. Вытаскивайте их всех на свет Божий. Мненаплевать. Я холостяк. Все считают меня волокитой и донжуаном. А я и несобираюсь этого отрицать. Вы не проймете меня, накопав хоть сотню женщин. Ничтоне может навредить человеку, пока его не поймали на месте преступления. А людине считают, что вас поймали, если вы действуете открыто и…

— Вы неправильно меня поняли, — покачал головой Мейсон. — Яне говорю о женщине, с которой, возможно, вы были просто близки.

— Тогда о ком же?

— О женщине, которая, вероятно, хранит верность человеку,которого она не видела довольно долго, о женщине, которую этому человекухотелось бы оставить в Новом Орлеане, ибо ему очень нежелательно, чтобы онаузнала, где он и чем занимается.

— Почему? — рявкнул Хоман.

— Потому что он хочет, чтобы она с ним развелась.

— Почему?

— Вероятно, потому, что он разбогател и хочет жениться наком-то еще.

Глаза Хомана задумчиво прищурились.

— Неплохая идея, Мейсон. Полагаю, вы можете ее использовать.Как-нибудь развить. Человеческий интерес. Самопожертвование. Драма и все такое.Изобразите свою женщину слабой и доверчивой, но не перестарайтесь, иначе онабудет выглядеть глупышкой. Продолжайте, развивайте эту тему.

— Я и собираюсь это сделать.

Хоман махнул рукой со сверкающим перстнем и неожиданнорассмеялся:

— Материал для сценария. Извините меня, Мейсон. но, желаяузнать мое мнение, писатели буквально забрасывают меня своими идеями, так что яна все смотрю под этим углом. В какой-то момент мне показалось, что и выспрашиваете меня о том же. Очень неплохая идея для сценария.

— Я говорю о фактах.

— О фактах, которые мне ни о чем не говорят. Есть ещечто-нибудь?

— Да. Вам придется подняться на свидетельское место и датьпоказания. Любое отступление от истины будет расценено как лжесвидетельство.Возможно, когда вы впервые услышали о несчастном случае, вы подумали, чтосумеете остаться в стороне — расскажете полиции эту историю и вернетесь к своейработе… Не получится. Вы пытаетесь засадить молодую женщину в тюрьму. Если мнеудастся уличить вас в лжесвидетельстве, в тюрьме окажетесь вы. Моя позициядостаточно ясна?

— Посидите спокойно минуточку. Мне хочется обдумать вашипоследние слова.

Мейсон сидел неподвижно, наблюдая за Хоманом. Продюсеруставился в крышку стола. Его лицо ничего не выражало, только пальцы нервноотстукивали дробь.

Внезапно Хоман посмотрел на Мейсона и заговорил:

— К моему рассказу не придерешься, я говорю правду. Так чтовам не удастся ничего сделать. Я сообщил полиции точные факты. Мне жаль этудевушку, Клэр, я вовсе не уверен, что машину похитила она. По-моему, сначала ееугнал кто-то другой. Вы, Мейсон, меня ни капельки не волнуете. Но я не могу нечувствовать жалости к этой девушке: лежит в больнице, ранена, навернякаиспугана, без денег, без работы, почти без друзей, в перспективе, когда онапоправится, суд, газетная шумиха. Все это ужасно. Мне ясна человеческая сторонаслучившегося, драма, трагедия. Поверьте, я не могу не думать об этом. В данныймомент моя студия платит мне за то, чтобы я сосредоточил все внимание напроблеме человека, влюбившегося в женщину, которая, к несчастью, уже замужем. Иее муж не хочет отпустить ее, он ходит за ней по пятам. Но они уже близки, иоднажды муж накрывает их. Злобные насмешки, угрозы… Отвратительная сцена… Менябеспокоит, Мейсон, как все это отразится на женщине. Обстоятельства вынуждаютее лгать, изворачиваться, заставляют…

— Ваши проблемы меня не интересуют. Мне платят за то, чтобыя вытащил девушку из тюрьмы, и, черт побери, я настроен это сделать.

— А это ваша проблема. Я же настроен вернуться к своейрукописи. Спокойной ночи, мистер Мейсон. Постарайтесь больше сюда не приходить.

Мейсон направился было к двери, потом неожиданно вернулся исклонился над столом Хомана.

— Из чистого любопытства, — бросил он, — не могли бы высказать мне название сценария, над которым работаете? Хотелось бы увидеть егона экране и узнать, не оставило ли мое вторжение каких-нибудь следов.

Хоман рассеянно взял заглавный лист и сказал: — Этоадаптация романа, который студия приобрела пару лет назад. Книга называется«Куда падают деньги». Насколько мне известно, это слова из какого-то старинногороманса: «Пусть деньги падают, куда хотят». Название никуда не годится, мы егоизменим… Для романа, может, и ничего, но для зрителя слишком заумное. Ему нужнонечто понятное, импонирующее ему, такое, в котором ощущается драма, как вгазетных заголовках… Послушайте, какого черта я вам все это объясняю?

— Понятия не имею, — ответил Мейсон и вышел из кабинета,неслышно прикрыв за собой дверь.

Филиппинец в белой куртке с молчаливой почтительностьюожидал его появления в коридоре, держа в руках пальто и шляпу.