Из-за охромевшего коренника пришлось задневать и заночеватьв Раю. Здесь жил известный на всю округу коновал, который обещал завтра к утрупоставить коня на ноги, ну а пока всяк занялся своим делом.

Поп с дьяконом затеяли в деревенской молельне воскреснуюобедню. Им никто не препятствовал, но из паствы явился один урядник. Отстоялвсю службу по стойке «смирно», сделал налево-кругом и отправился по домам –выспрашивать, не было ль в деревне какого-нибудь самозваного пророка сдушесмутительными речами.

Председатель статистической комиссии инструктировал двухсчётчиков, которым вручил переписные листы и портфели, причём первые были взятыс опаской, а последние с удовольствием.

Эраст Петрович слонялся без какого-либо особого дела, простонаблюдал и слушал. Слугу от греха держал при себе. Знал, что местные жительницы– все, как на подбор, рослые, дородные – в точности соответствуют Масиномуидеалу женской красоты, а чёртов японец умел подбирать ключик почти ко всякомубабьему сердцу.

Ничего примечательного обход деревни Фандорину не дал.

Евпатьев и Шешулин сидели у старшины, пили чай.

Лев Сократович беседовал с мужиками. О чём, послушать неудалось – стоило приблизиться, как все разом замолчали. Всё-таки удивительно,что недоверчивые ко всему аборигены разговаривали с безбожником Крыжовым такуважительно – ведь сама его фамилия должна была казаться им зазорной: «крыжом»раскольники обзывали православный крест.

Женщины по большей части остались в соборной, возле Кириллы.Туда Эраст Петрович не сунулся из деликатности – у дам всегда есть темы, непредназначенные для мужских ушей.

Девчонке-поводырке со взрослыми, похоже, было скучно. Вовсяком случае, около своей патронессы Полкашка не сидела.

Один раз Фандорин наткнулся на неё в пустых сенях общиннойизбы. Там возле вешалок висело зеркало в расписной деревянной раме. Беднаязамарашка, думая, что её никто не видит, разглядывала своё отражение: то бокомповернётся, то глаза скосит. Стало Эрасту Петровичу её жалко, да и Масавздохнул. Японец вынул из кармана конфету (запасся ещё в Вологде), хотел дать,но девчонка, будто дикий зверёк, кинулась наутёк.

Потом видели её ещё раз – у околицы, со стайкой деревенскихдетей. Поводырка им что-то рассказывала, а они очень внимательно слушали,разинув рты. Одна девочка протянула рассказчице пряник, и тут Полкаша неотказалась – сунула подношение в рот. Подрабатывает, берет пример с Кириллы,улыбнулся Фандорин.

А блаженный ему нигде не встретился.

Ночевали там же, в соборной, которая при необходимостииспользовалась и как гостиница.

Все пёстрое общество не уговариваясь рассредоточилось потрём смежным горницам следующим образом: в нижней, ближе всего расположенной ксеням, – евпатьевский кучер, Маса и Одинцов; в средней, где печь, «чистаяпублика»; вышнюю горницу рыцарственно уступили слабому полу – сказительнице иПолкаше. Те подвинули к дивану длинный стол, накрытый скатертью, и оказалисьвроде как за ширмой. Там их было не видно и не слышно.

Надо сказать, что после ночи, проведённой в дороге, иморозного дня все угомонились довольно быстро. Эраст Петрович, сон которого сгодами сделался излишне чуток и капризен, уснул последним – мешало доносящеесясо всех сторон похрапывание.

Зато проснулся первым.

В избе было темно. Совсем темно, до черноты.

Фандорин открыл глаза и, ещё не сообразив, что именно егоразбудило, спустил ноги с лавки.

Гарь! В воздухе пахло гарью!

Он наощупь, по памяти, добрался до печи, отодвинул заслонку.Нет, пламени не было – внутри дотлевали вчерашние угли.

– Где-то дымит, – раздался из угла голосКрыжова. – В чём дело?

Вдруг за узким окошком вскинулся багровый язык. Потом завторым, за третьим. И с противоположной стороны!

– Горим! Господа, пожар! – закричал ЛевСократович.

Это поджог, понял Фандорин, уловив едва ощутимый запахкеросина. Иначе не занялось бы так сразу, да ещё с двух концов. Он кинулся втёмные сени, пытаясь определить, где дверь. Так и есть – подпёрта снаружи!

– Маса, сюда! – крикнул Эраст Петрович.

Сзади началась паника. Все метались, орали, Кохановскийистерично призывал к спокойствию. Зазвенело разбитое стекло – это кто-топробовал вылезти в окошко, да где уж: окна были по-северному узки, чтоб попустуне уходило тепло.

– Господа, вы мешаете! Маса, котира ни хаиранай ёни![26] – приказал Фандорин. – Одинцов, никого сюда не пускать!

Нужно было место для разбега – иначе дверь не высадить.

Японец, не церемонясь, вышвырнул из сеней назад в горницужаждущих спасения. Урядник, пользуясь тем, что в темноте все равны, раздавалтычки направо и налево. Пространство освободилось.

Сконцентрировав внутреннюю энергию ки, от которой теперьединственно зависело, удастся ли вышибить крепкую дубовую дверь, Фандоринскакнул вперёд, подпрыгнул и ударил ногой в створку.

То ли запас ки был слишком велик, то ли подпорка слабовата,но преграда рухнула с первой же попытки.

– Господа, теперь наружу! – крикнул ЭрастПетрович.

Второй раз повторять не пришлось. В минуту все вывалились издверного проёма на снег – одни раздетые, другие разутые, но, слава Богу, всебыли живы и целы.

И вовремя!

По бревенчатым стенам избы проворно поднималось пламя,раздуваемое вьюгой. Вот уж и крыша занялась, вниз полетела горящая щепа.

– Подожгли, – жарко зашептал в ухо ЭрастуПетровичу урядник. – Ишь, полыхает! Ну, раскольнички! Всех надумалипорешить, разом!

Отодвинув полицейского, чтоб не мешал, Фандорин присел накорточки и поднял палку, которой злоумышленник или злоумышленники подпёрлидверь. Палка была хлипковата, такую можно выбить и не концентрируя энергию ки.Странно.

– Держите её, держите! – закричали вдруг всеразом. Девчонка-поводырка, голоногая и простоволосая, в одной холщовойрубашонке с плачем попыталась кинуться обратно в дом.

– Матушка! Матушка тама! – отчаянно голосила она,извиваясь в руках мужчин. – Подлая я! Кинула её, напужалась!

И действительно, Кириллы среди спасшихся не было. В панике исуматохе про сказительницу забыли.

– Куды ты полезешь? Вишь, занялось! – урезонивалПолкашу урядник.

В самом деле, крыльцо уже пылало, в избу было не проникнуть.