Быстро двигаясь вдоль стены, Фандорин заглядывал в окна.

В нижней горнице Кириллы не было. В средней тоже.

Вон она!

В красном углу, меж столом и стенным иконостасом металасьстранница. Теперь, когда горели разом все стены, внутренность дома была яркоосвещена.

Кирилла, беспомощно взмахивавшая широкими рукавами рясы,была похожа на подраненную чёрную лебедь. Её задранное кверху лицо будтозастыло, только губы беспрерывно что-то шептали – должно быть, молитву.

– Повязку, повязку сними! – заорал Крыжов. –И беги в сени! Может, поспеешь!

Но она словно не слышала.

– Матушка, прости-и-и-и! – захлёбываясь рыданиями,верещала Полкаша.

С противоположной стороны от жара лопнуло стекло, на полпосыпались искры, и сразу задымил тканый половик.

– Забудь про зарок! Сгоришь! – крикнул Евпатьев ипростонал. – Нет, не снимет. Воды сюда! Топор! Раму рубите!

Какая вода, какой топор – огонь уже полз по внутреннейстене, подбирался к иконам. Треснула лампада, полыхнуло разлившееся масло.

К дому со всех сторон бежали крестьяне, кто с ведром, кто сбагром. В тулупе поверх исподнего ковылял старшина.

– П-позвольте-ка.

Эраст Петрович сдёрнул со старика тулуп, накрылся им сголовой.

Главное – задержать дыхание, не вдыхать дым, приказал онсебе и бросился назад, к крыльцу.

– Маса, мидзу-о![27]

Японец понял. Вырвал у одного из мужиков ведро, плеснул наовчину ледяной водой.

Проскочить по огненным ступенькам, через пылающий двернойкосяк, было ещё полбеды.

Куда труднее пришлось внутри, где из-за дыма нельзя былочто-либо разглядеть.

Десять шагов налево, потом порожек, сказал себе ЭрастПетрович и всё-таки обсчитался – приступка, отделявшая среднюю горницу отнижней, пришлась на девятый шаг. Споткнулся, полетел на пол.

Это его и спасло. Впереди с ужасающим грохотом рухнулапотолочная балка. Если б Фандорин не упал, ему размозжило бы голову.

Перескочил через дымящееся бревно, в несколько прыжковоказался в вышней горнице. Здесь было жарче, но зато не так задымлено.

Не теряя времени на пустые разговоры, Эраст Петровичобхватил Кириллу поперёк талии, закинул на плечо. Она была странно лёгкая,будто соломенная.

Сверху накрыл тулупом и бросился назад.

Лёгкие жаждали вдоха, но это было бы равносильно гибели.

Ничего не видя, двигаясь исключительно по памяти, он кое-какдобежал до сеней. Ушибся плечом и головой о притолоку, рывком преодолелогненную арку выхода и повалился со ступенек в снег. Кириллу вместе с тулупомотшвырнуло ещё дальше, в сугроб.

Вот теперь можно было и подышать.

Над чёрным от сажи Эрастом Петровичем, с наслаждениемвдыхавшим холодный воздух, хлопотал Маса.

– Господин, у вас на щеке ожог. И борода обгорела. Выстали совсем некрасивый.

Встревожившись, Фандорин осторожно потрогал пальцами лицо.Пустяки. Будет волдырь, но шрама не останется.

– Вы настоящий герой! – кудахтал АлоизийСтепанович. – Я был уверен, что вы не выберетесь живым из этого ада!

Взволнованный Евпатьев без слов крепко сжал Эрасту Петровичуруку.

– Что она? Ц-цела? – спросил тот, поднимаясь.

С Кириллой, кажется, всё было в порядке. Около неё толпилисьахающие и галдящие бабы. В ногах у сказительницы ползала рыдающая Полкаша,покаянно тыкалась лбом в землю.

– Ладно тебе, ладно. – Кирилла пошарила рукой,взяла девочку пальцами за тощую шею, придержала. – Ну напугалась, этоништо. Э, да ты голая. Бабоньки, оденьте её, простынет.

Казалось, эта удивительная женщина нисколько не потрясенаслучившимся.

– Каков типаж! – с гордостью сказал Фандоринупромышленник. – Коренная русская порода! Сгорела бы, а повязку не сняла,обета не нарушила.

– Не обгорели? – спросил Эраст Петрович,приблизившись к Кирилле. – Где-нибудь болит?

– Болеть может только душа, – ответила она,повернув голову в его сторону. – А на душе хорошо, мирно. Это вы менявытащили? Из наших будете, из христиан?

– …Из христиан, – несколько смущённо ответил он,хоть и догадался, что под этим словом она имеет в виду исключительностарообрядцев.

– Он, он тебя вызволил! – зашумели женщины. –Его благодари!

Но Кирилла равнодушно обронила:

– Бог попустил. Коли сподобил выйти из огня, значит,нужна ещё.

Старики и мужчины молча стояли и смотрели на пожар. Былоясно, что соборную уже не спасти, сгорит дотла.

Эраст Петрович заметил, что урядник, опустившись начетвереньки, роется в снегу. Нашёл что-то, поднёс к глазам.

Стараясь не привлекать внимания, Фандорин подошёл.

– Огниво, – вполголоса сообщил Одинцов. – Итрут, обгорелый. Который же из них?

Он так и впился взглядом в деревенских.

– Плохо ищешь, – сказал ему Эраст Петрович, делаяшаг в сторону. – А ещё п-полицейский.

Разгрёб снег и поднял увесистый предмет, тускло блеснувший вотсвете пламени.

Это был массивный железный крест на цепи, в которойразошлось одно из звеньев.

Чёрт бешеный

Наутро, как и собирались, двинулись дальше.

Потери от ночного пожара оказались не столь уж велики. Посчастью, вся поклажа оставалась в санях и от огня не пострадала. Сгорело лишькое-что из одежды – у тех, кто выскочил на улицу в бельё, но это былопоправимо. Самый большой ущерб понёс дьякон, лишившийся скуфейки иподрясника, – ему переодеться было не во что. Но Крыжов дал Варнавезапасные валенки, Кохановский вязаный свитер, Евпатьев – короткий полушубок, аголову погорелец повязал шерстяным платком на пиратский манер и в этом нарядестал даже живописен.

Чудом спасшуюся Кириллу взяли с собой – она тоже держалапуть в верховья. Евпатьев почтительно пригласил сказительницу к себе в возок,Полкашку укутали в одеяло и посадили рядом с кучером.

Поехали.