дом. Ты права, граница не закрыта и, пока не началось, он может приехать, но… Какого мнения о тебе будут, если узнают, что ты принимаешь наших врагов накануне… войны?

— Мало ли, что она написала! Она меня напугать решила. Хочет… она старшая и хочет меня поучать! Не отправит его Мария, это пустые угрозы! У него работа, ему есть, чем заняться.

— Ты не слышишь меня… Очень жаль.

— Пошли клеить твои окна, — оборвала ее Катя. — Это эффективнее, чем наставлять меня. Без вас знаю, как мне поступить. Прости, Ганна.

Но сначала она спустилась вниз за новыми газетами. За тем, чтобы выйти, пришлось достать из ящика противогаз — таково было предписание властей, что пугали население внезапными газовыми атаками. На тех, кто не вытаскивал противогазы, смотрели подозрительно. На углу она мельком взглянула на черные лозунги: «Они готовы объявить войну! Сколько можно это терпеть? Почему молчат наши союзники?». Ей стало тошно, она шла обратно в спутанных мыслях, разрываемая сочувствием к обеим сторонам возможного конфликта.

— Вам письмо, г-жа Колокольникова.

И ей впихнули в руки открытый конверт. Она не спросила, почему вскрывали письмо и кто это сделал. Она узнала почерк — то было письмо Мити.

— Митя приезжает, — не понимая, что читает, прошептала она. — Осталось… семь суток.

Не было ни разочарования, что он приезжает, ни счастливого предвкушения. Митя возвращался к ней, а ей, так долго ждавшей его, писавшей о нем в дневниках, говорившей о нем на работе и с Ганной — ей отчего-то было все равно.

— «3 сентября встречай на вокзале в 19.00».

Она сбросила с волос противогаз. В темноте, на третьей ступеньке, застыла небольшая мужская фигура, показавшаяся смутно знакомой. Она остановилась, пытаясь рассмотреть — и поверила, что возвратился Митя. Приехал раньше срока — неужели?

Фигура шевельнулась — и наваждение пропало. Человек сказал:

— Наконец вернулась, я жду тебя полчаса как.

Она отступила и спрятала руки за спину. Плечи задрожали. К счастью, близ лестницы не горела лампочка — решив, что вот-вот начнется, ее не меняли, все равно разобьется или лопнет от…

— Можно с тобой поговорить? Прости, если я не вовремя или… навязываюсь, но…

— Но — что? — проглотив комок, ответила она.

— Билет стоил денег, Кете. Не моих, твоей сестры. Я должен отработать.

Она почувствовала: Альберт улыбается. Он пошел первым, зная, что она последует за ним. Поборов трусливое желание сбежать, а лучше бы провалиться сквозь фундамент, она ступила на первую ступеньку. Лестница внезапно показалась ей неожиданно крутой, перила — слишком скользкими. Она устала. Закружилась голова, словно она боялась и ступеней, и пролетов, и высоты, и мужчин, всяких мужчин, которых женщины встречают в темных домах. Сил не осталось и на то, чтобы разозлиться или обдумать положение; она разом лишилась воли и шла за Альбертом как на веревочке. Ничего унизительнее вообразить было нельзя.

Она не сумела открыть замок — так дрожали руки. Альберт взял ключи (не касаясь ее, она заметила), протолкнул ее в дверной проем и включил верхний свет.

— Нет… — только и прошептала она.

— Что? — он замкнул дверь.

— Нет… не нужно… свет.

Быть может, в ней говорила осторожность: светомаскировку не объявляли, но многие отказались от яркого света, способного привлечь самолеты противника. Или она боится смотреть на него? Альберт выключил свет — они остались в почти полной темноте. Она закрыла глаза, запоминая его, нынешнего: знакомое беспокойное лицо с небольшими губами и плотными черными бровями, бритые виски, длинные волосы, зачесанные к затылку, но незнакомый костюм и незнакомый красно-коричневый шарф. Огромным усилием она подавила в себе чувство вины.

— Вы приехали вот так, ничего не взяли? — Не молчать, ни в коем случае!

— У меня сумка, но я оставил ее на вокзале. Тебя это волнует? Не говори мне «вы», пожалуйста. Я больше не гость твоей тети, и ты совершеннолетняя… У тебя есть маленький свет? Не говорить же в полной темноте?!

Она не ответила. Сквозь темноту она смотрела, как он на ощупь двигается по гостиной. Чуть не смахнув со стола фотографию Мити, он включил настольную лампу; свет она источала блеклый, еле заметный, и все же Катя хорошо видела Альберта. Взглянув на нее, он отвернулся.

— У тебя противогаз… положи его. Он ужасен.

Она бросила противогаз в кресло.

— Спасибо. Ты его носишь — мне жаль, — Альберт прислушался. — Твой муж скоро вернется?

— Вам… тебе повезло, что его нет теперь. Он не появится сегодня. Зачем ты приехал?

— Но ты, как я понял, получила письмо от Марии. Я приехал за тобой. Она меня просила.

Она закрыла глаза — не смотри на него, перестань! Она слышала: Альберт взял фотографию Мити; он рассматривает его, что бьется в его голове в этот момент? Она обняла себя руками, чтобы скрыть дрожь.

— Теперь признаю — симпатичный, — сухо произнес Альберт. — У тебя неплохой вкус на мужчин.

— О, тебе повезло, что его нет!

Оттого, что она нервничала, в ней возрастало раздражение. Закрыв глаза, она справилась со слабостью и заговорила с решимостью, поразившей бы ее саму, сумей она ее осмыслить:

— Да, Митя убил бы тебя! У тебя были бы большие неприятности, если бы Митя был тут! Что уж там, у меня были бы неприятности. Зачем ты приехал? Чтобы испортить мне жизнь?

Альберт явно собирался ее перебить — но Катя уже его перебила:

— Понимаешь, какие это риски — сейчас? Если кто-то узнает, что ты у меня… Ты — их враг! Враг!

— Уже? — с подозрительной мягкостью уточнил Альберт. — Не рано ли? А они — твои новые друзья? И я — твой враг тоже?

Нет, он ничего не добьется! Она не позволит собой манипулировать!

— Кете, послушай: мне решительно наплевать, что обо мне могут подумать твои знакомые из… этой глуши. Тем более мне наплевать, какого мнения обо мне… о нас… твой муж. Уверен, тебе тоже наплевать. Иначе ты бы не пустила меня в свой дом.

— Ошибаешься!..

— Врагов не приглашают к себе, не остаются с ними в темноте… Женщины не остаются наедине с мужчинами, которых считают врагами, а значит, боятся.

— Я не боюсь тебя! — выпалила Катя.

От возмущения она открыла глаза и уставилась на него — разозлив ее, Альберт добился своего. Он расслабленно облокотился на спинку дивана и невозмутимо улыбался. Прежний Альберт, сомневающийся, беспокойный — хватило мгновения, чтобы она рассмотрела в отблесках его глаз нервную, изменчивую душу — как раньше она мечтала, что он будет так на нее смотреть.

— Что? — спросил Альберт.

Она помолчала; потом выпалила:

— Я с тобой не