– Я решился обеспокоить вас, сударыня, по поводу общегознакомого нашего Дмитрия Федоровича Карамазова, – начал было Перхотин, но толькочто произнес это имя, как вдруг в лице хозяйки изобразилось сильнейшеераздражение. Она чуть не взвизгнула и с яростью прервала его.

– Долго ли, долго ли будут меня мучить этим ужаснымчеловеком? – вскричала она исступленно. – Как вы смели, милостивый государь,как решились обеспокоить незнакомую вам даму в ее доме и в такой час… и явитьсяк ней говорить о человеке, который здесь же, в этой самой гостиной, всего тричаса тому, приходил убить меня, стучал ногами и вышел как никто не выходит изпорядочного дома. Знайте, милостивый государь, что я на вас буду жаловаться,что я не спущу вам, извольте сей же час оставить меня… Я мать, я сейчас же… я…я…

– Убить! Так он и вас хотел убить?

– А разве он кого-нибудь уже убил? – стремительно спросилагоспожа Хохлакова.

– Соблаговолите выслушать, сударыня, только полминуты, и я вдвух словах разъясню вам все, – с твердостью ответил Перхотин. – Сегодня, впять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десятьрублей, и я положительно знаю, что у него денег не было, а сегодня же в девятьчасов он вошел ко мне, неся в руках на виду пачку сторублевых бумажек, примернов две или даже в три тысячи рублей. Руки же у него и лицо были все окровавлены,сам же казался как бы помешанным. На вопрос мой, откуда взял столько денег, онс точностью ответил, что взял их сейчас пред тем от вас и что вы ссудили егосуммою в три тысячи, чтоб ехать будто бы на золотые прииски…

В лице госпожи Хохлаковой вдруг выразилось необычайное иболезненное волнение.

– Боже! Это он старика отца своего убил! – вскричала она,всплеснув руками. – Никаких я ему денег не давала, никаких! О, бегите,бегите!.. Не говорите больше ни слова! Спасайте старика, бегите к отцу его,бегите!

– Позвольте, сударыня, итак, вы не давали ему денег? Вы твердопомните, что не давали ему никакой суммы?

– Не давала, не давала! Я ему отказала, потому что он неумел оценить. Он вышел в бешенстве и затопал ногами. Он на меня бросился, а яотскочила… И я вам скажу еще, как человеку, от которого теперь уж ничего скрыватьне намерена, что он даже в меня плюнул, можете это себе представить? Но что жемы стоим? Ах, сядьте… Извините, я… Или лучше бегите, бегите, вам надо бежать испасти несчастного старика от ужасной смерти!

– Но если уж он убил его?

– Ах, Боже мой, в самом деле! Так что же мы теперь будемделать? Как вы думаете, что теперь надо делать?

Между тем она усадила Петра Ильича и села сама против него.Петр Ильич вкратце, но довольно ясно изложил ей историю дела, по крайней мерету часть истории, которой сам сегодня был свидетелем, рассказал и о сейчашнемсвоем посещении Фени и сообщил известие о пестике. Все эти подробности донельзяпотрясли возбужденную даму, которая вскрикивала и закрывала глаза руками…

– Представьте, я все это предчувствовала! Я одарена этимсвойством, все, что я себе ни представлю, то и случится. И сколько, сколько разя смотрела на этого ужасного человека и всегда думала: вот человек, которыйкончит тем, что убьет меня. И вот так и случилось… То есть, если он убил теперьне меня, а только отца своего, то, наверное, потому, что тут видимый перстБожий, меня охранявший, да и сверх того, сам он постыдился убить, потому что яему сама, здесь, на этом месте, надела на шею образок с мощейВарвары-великомученицы… И как же я была близка в ту минуту от смерти, я ведьсовсем подошла к нему, вплоть, и он всю свою шею мне вытянул! Знаете, ПетрИльич (извините, вас, кажется, вы сказали, зовут Петром Ильичом)… знаете, я неверю в чудеса, но этот образок и это явное чудо со мною теперь – это меня потрясает,и я начинаю опять верить во все что угодно. Слыхали вы о старце Зосиме?.. Авпрочем, я не знаю, что говорю… И представьте, ведь он и с образком на шее вменя плюнул… Конечно, только плюнул, а не убил, и… и вон куда поскакал! Но кудаж мы-то, нам-то теперь куда, как вы думаете?

Петр Ильич встал и объявил, что пойдет теперь прямо кисправнику и все ему расскажет, а там уж как тот сам знает.

– Ах, это прекрасный, прекрасный человек, я знакома сМихаилом Макаровичем. Непременно, именно к нему. Как вы находчивы, Петр Ильич,и как хорошо это вы все придумали; знаете, я бы никак на вашем месте этого непридумала!

– Тем более что я и сам хороший знакомый исправнику, –заметил Петр Ильич, все еще стоя и видимо желая как-нибудь поскорее вырватьсяот стремительной дамы, которая никак не давала ему проститься с ней иотправиться.

– И знаете, знаете, – лепетала она, – придите сказать мне,что там увидите и узнаете… и что обнаружится… и как его решат и куда осудят.Скажите, ведь у нас нет смертной казни? Но непременно придите, хоть в три часаночи, хоть в четыре, даже в половине пятого… Велите меня разбудить, растолкать,если вставать не буду… О Боже, да я и не засну даже. Знаете, не поехать ли мнесамой с вами?..

– Н-нет-с, а вот если бы вы написали вашею рукой сейчас тристроки, на всякий случай, о том, что денег Дмитрию Федоровичу никаких недавали, то было бы, может быть, не лишнее… на всякий случай…

– Непременно! – восторженно прыгнула к своему бюро госпожаХохлакова. – И знаете, вы меня поражаете, вы меня просто потрясаете вашеюнаходчивостью и вашим умением в этих делах… Вы здесь служите? Как это приятноуслышать, что вы здесь служите…

И еще говоря это, она быстро начертала на полулисте почтовойбумаги три крупные следующие строчки:

«Никогда в жизни моей я не давала взаймы несчастному ДмитриюФедоровичу Карамазову (так как он все же теперь несчастен) трех тысяч рублейсегодня, да и никаких других денег никогда, никогда! В том клянусь всем, чтоесть святого в нашем мире.

Хохлакова».

– Вот эта записка! – быстро обернулась она к Петру Ильичу. –Идите же, спасайте. Это великий подвиг с вашей стороны.

И она три раза его перекрестила. Она выбежала провожать егодаже до передней.

– Как я вам благодарна! Вы не поверите, как я вам теперьблагодарна за то, что вы зашли ко мне к первой. Как это мы с вами невстречались? Мне очень лестно бы было вас принимать и впредь в моем доме. И какэто приятно слышать, что вы здесь служите… и с такою точностью, с такоюнаходчивостью… Но вас они должны ценить, вас должны наконец понять, и все, чтоя бы могла для вас сделать, то поверьте… О, я так люблю молодежь! Я влюблена вмолодежь. Молодые люди – это основание всей теперешней страждущей нашей России,вся надежда ее… О, идите, идите!..

Но Петр Ильич уже выбежал, а то бы она его так скоро невыпустила. Впрочем, госпожа Хохлакова произвела на него довольно приятноевпечатление, даже несколько смягчившее тревогу его о том, что он втянулся втакое скверное дело. Вкусы бывают чрезвычайно многоразличны, это известно. «Ивовсе она не такая пожилая, – подумал он с приятностью, – напротив, я бы принялее за ее дочь».