Он сидел так, уставив глаза и усы в карту, в карту, которуюон никогда не понимал по-настоящему, в коричневые линии горизонталей, тонкие,концентрические, похожие на паутину. Он знал, что эти горизонтали показываютразличные высоты и долины, но никогда не мог понять, почему именно здесьобозначена высота, а здесь долина. Но ему, как политическому руководителюбригад, позволялось вмешиваться во все, и он тыкал пальцем в такое-то илитакое-то занумерованное, обведенное тонкой коричневой линией место на карте,расположенное среди зеленых пятнышек лесов, прорезанных полосками дорог,которые шли параллельно отнюдь не случайным изгибам рек, и говорил: «Вот.Слабое место вот здесь».

Галль и Колик, оба честолюбцы и политиканы, соглашались сним, и через некоторое время люди, которые никогда не видели карты, но которымсообщали перед атакой номер определенной высоты, поднимались на эту высоту инаходили смерть на ее склонах или же, встреченные пулеметным огнем из оливковойрощи, падали еще у ее подножия. А где-нибудь на другом участке фронта поднятьсяна намеченную высоту не стоило труда, хотя результатов это тоже никаких недавало. Но когда Марти тыкал пальцем в карту в штабе Гольца, на бескровном лицегенерала, голова которого была покрыта рубцами от ран, выступали желваки, и ондумал: «Лучше бы мне расстрелять вас, Андре Марти, чем позволить, чтобы этотваш поганый серый палец тыкался в мою контурную карту. Будьте вы прокляты завсех людей, погибших только потому, что вы вмешиваетесь в дело, в которомничего не смыслите. Будь проклят тот день, когда вашим именем начали называтьтракторные заводы, села, кооперативы и вы стали символом, который я не могутронуть. Идите, подозревайте, грозите, вмешивайтесь, разоблачайте ирасстреливайте где-нибудь в другом месте, а мой штаб оставьте в покое».

Но вместо того чтобы сказать все это вслух, Гольцоткидывался на спинку стула, подальше от этой наклонившейся над картой туши,подальше от этого пальца, от этих водянистых глаз, седоватых усов и зловонногодыхания, и говорил: «Да, товарищ Марти. Я вас понял. Но, по-моему, это неубедительно, и я с вами не согласен. Можете действовать через мою голову. Да.Можете возбудить этот вопрос в партийном порядке, как вы изволили выразиться.Но я с вами не согласен».

А сейчас Андре Марти сидел над картой за непокрытым столом,и электрическая лампочка без абажура освещала его голову в огромном берете,сдвинутом на лоб, чтобы защитить глаза от резкого света, и он то и делозаглядывал в экземпляр размноженного на восковке приказа о наступлении имедленно, старательно, кропотливо разбирал приказ по карте, точно молоденькийофицер, разбирающий тактическую задачу в военном училище. Война поглощала егоцеликом. Мысленно он сам командовал войсками; он имел право вмешиваться вработу штаба, а по его мнению, это и значило командовать. И он сидел так сдонесением Роберта Джордана в кармане, а Гомес и Андрес ждали в караульномпомещении дальнейших событий, а Роберт Джордан лежал в лесу над мостом.

Вряд ли результаты путешествия Андреса были бы другими, еслибы Андре Марти не задержал его и Гомеса и они вовремя выполнили бы свою задачу.На фронте не было лиц, облеченных достаточной властью, чтобы приостановитьнаступление. Машина была пущена в ход слишком давно, и остановить ее сразу былоневозможно. Во всех крупных военных операциях действует большая сила инерции.Но как только эту инерцию удается преодолеть и машина приводит в движение,остановить ее почти так же трудно, как было трудно пустить ее в ход.

Но в этот вечер, когда пожилой человек в надвинутом на глазаберете все еще сидел за картой, разложенной на столе, дверь отворилась, и вкомнату вошел русский журналист Карков в сопровождении двух других русских,которые были в штатском — кожаное пальто и кепи. Капрал неохотно закрыл дверьза ними. Карков был первым ответственным лицом, с которым ему удалось снестись.

— Товарищ Марти, — шепелявя, сказал Карков своимпренебрежительно-вежливым тоном и улыбнулся, показав желтые зубы.

Марти встал. Он не любил Каркова, но Карков, приехавший сюдаот «Правды» и непосредственно сносившийся со Сталиным, был в то время одной изсамых значительных фигур в Испании.

— Товарищ Карков, — сказал он.

— Подготовляете наступление? — дерзко спросил Карков, мотнувголовой в сторону карты.

— Я изучаю его, — ответил Марти.

— Кто наступает? Вы или Гольц? — невозмутимым тоном спросилКарков.

— Как вам известно, я всегда только политический комиссар, —ответил ему Марти.

— Ну что вы, — сказал Карков. — Вы скромничаете. Вы женастоящий генерал. У вас карта, полевой бинокль. Вы ведь когда-то былиадмиралом, товарищ Марти?

— Я был артиллерийским старшиной, — сказал Марти. Это былаложь. На самом деле к моменту восстания он был старшим писарем. Но теперь онвсегда думал, что был артиллерийским старшиной.

— А-а… Я думал, что вы были просто писарем, — сказал Карков.— Я всегда путаю факты. Характерная особенность журналиста.

Двое других русских не принимали участия в разговоре. Онисмотрели через плечо Марти на карту и время от времени переговаривались насвоем языке. Марти и Карков после первых приветствий перешли на французский.

— Для «Правды» факты лучше не путать, — сказал Марти.

Он сказал это резко, чтобы как-то оборониться противКаркова. Карков всегда «выпускал из него воздух» (французское degonfler), иМарти это не давало покоя и заставляло быть настороже. Когда Карков говорил сним, трудно было удержать в памяти, что он, Андре Марти, послан сюдаЦентральным Комитетом Французской коммунистической партии с важнымиполномочиями. И трудно было удержать в памяти, что личность егонеприкосновенна. Каркову ничего не стоило в любую минуту коснуться этойнеприкосновенности. Теперь Карков говорил:

— Обычно я проверяю факты, прежде чем отослать сообщение в«Правду». В «Правде» я абсолютно точен. Скажите, товарищ Марти, вы ничего неслышали о каком-то донесении, посланном Гольцу одним из наших партизанскихотрядов, действующих в районе Сеговии? Там сейчас один американский товарищ,некто Джордан, и от него должны быть известия. У нас есть сведения о стычках вфашистском тылу. Он должен был прислать донесение Гольцу.

— Американец? — спросил Марти. Тот сказал — Ingles. Так вотв чем дело. Значит, он ошибся. И вообще, зачем эти дураки заговорили с ним?

— Да. — Карков посмотрел на него презрительно. — Молодойамериканец, он не очень развит политически, но прекрасно знает испанцев и оченьценный человек для работы в партизанских отрядах. Отдайте мне донесение,товарищ Марти. Оно и так слишком задержалось.