Он посмотрел на часы и подумал: интересно, добрался лиАндрес до Гольца в конце концов. Если взрывать мост придется, хорошо бы совсемзамедлить дыхание, чтобы время тянулось долго-долго и можно было ясночувствовать его ход. А все-таки удалось ему или нет? Андресу? А если удалось,отменят они или нет? Успеют ли они отменить? Que va. Что толку тревожиться?Либо отменят, либо нет. Решение может быть только одно, погоди немного, и тыего узнаешь. А вдруг наступление будет успешным? Гольц сказал, что этовозможно. Есть шанс. Если двинуть наши танки по этой дороге, а люди подойдутсправа и минуют Ла-Гранху и обогнут всю левую цепь гор. Почему ты дажепредставить себе не можешь, что наступление может быть успешным? Ты настолькопривык к обороне, что тебе даже мысли такие не приходят. Так-то так. Но ведьразговор с Гольцем был до того, как столько людей и орудий прошло по дороге вту сторону. До того, как пролетело столько самолетов. Не нужно быть наивным. Нопомни одно: пока мы удерживаем фашистов здесь, у них связаны руки. Они не могутнапасть на другую страну, не покончив прежде с нами, а с нами они никогда непокончат. Если французы захотят помочь, если только они не закроют границы, иесли Америка даст нам самолеты, они с нами никогда не покончат. Никогда, еслинам хоть что-нибудь дадут. Этот народ будет драться вечно, дайте ему толькохорошее оружие.

Нет, победы здесь ждать нельзя еще долго, может быть, ещенесколько лет. Это лишь стратегическое наступление, чтобы оттянуть силы врага.Не нужно создавать себе иллюзий. А вдруг сегодня нам удастся прорвать фронт?Ведь это наше первое большое наступление. Не теряй чувства реальности. Авсе-таки — вдруг удастся? Не увлекайся, сказал он себе. Вспомни, что прошло подороге в ту сторону. Ты сделал все, что мог. Коротковолновые рации — вот чтонам необходимо. Ну что же, когда-нибудь они у нас будут. Но пока их нет. А тыбудь внимателен и делай то, что должен сделать.

Сегодня — только один из многих, многих дней, которые ещевпереди. Но, может быть, все эти будущие дни зависят от того, что ты сделаешьсегодня. Так было весь этот год. Так было уже много раз. Вся эта война такая.Что за напыщенные рассуждения в такой ранний час, сказал он себе. Лучше смотри,что делается там, внизу.

Он увидел, как два человека в пончо и стальных шлемах, свинтовками за спиной вышли из-за поворота дороги и направились к мосту. Одинвошел в будку часового на дальнем конце моста и исчез из виду. Другой пошел помосту медленным, тяжелым шагом. Посредине моста он остановился и сплюнул вреку, потом медленно пошел дальше; второй часовой вышел ему навстречу,поговорил с ним несколько минут и пошел по мосту на другую сторону. Он шагалбыстрее, чем тот, который его сменил (кофе чует, подумал Роберт Джордан), но ион остановился посредине моста и сплюнул в реку.

Примета у них такая, что ли, подумал Роберт Джордан. Надобудет и мне тоже плюнуть, когда буду на мосту. Если я тогда еще смогу плевать.Нет. Едва ли это средство верное. Едва ли оно помогает. Мне придется доказать,что оно не помогает, прежде чем я попаду на мост.

Новый часовой вошел в будку и сел там. Его винтовка спримкнутым штыком была прислонена к стене. Роберт Джордан достал из нагрудногокармана бинокль и стал подкручивать окуляры, пока не сделались четкимиметаллические конструкции, выкрашенные в серый цвет, и дальний конец моста.Потом он навел бинокль на будку часового.

Часовой сидел, прислонясь к стене. Шлем его висел рядом накрючке, и его лицо было ясно видно. Роберт Джордан узнал в нем того самогосолдата, который нес здесь караул два дня тому назад в дневную смену. На нембыла та же похожая на чулок вязаная шапочка. И он так и не побрился. Щеки унего были впалые, а скулы выдавались. Кустистые брови сходились на переносице.Вид у него был сонный, и Роберт Джордан вдруг увидел, как он зевнул. Потом ондостал кисет и пачку курительной бумаги и свернул себе сигарету. Он долговозился с зажигалкой, но в конце концов сунул ее в карман, подошел к жаровне,наклонился над ней, вытащил тлеющий уголек, подбросил его несколько раз наладони, дуя на него, прикурил и кинул обратно, в жаровню.

Когда он опять уселся, прислонясь к стенке будки и мирнопопыхивая сигаретой, Роберт Джордан долго рассматривал его лицо в восьмикратныйцейсовский бинокль. Потом опустил бинокль, сложил его и спрятал в карман.

Больше не буду на него смотреть, сказал он себе.

Он лежал спокойно, и глядел на дорогу, и старался не думатьни о чем. На сосне, росшей ниже по склону, зацокала белка, и Роберт Джорданувидел, как она побежала по стволу вниз, а потом остановилась, повернула головуи посмотрела туда, где лежал следивший за ней человек. Он увидел глаза белки,маленькие и блестящие, и вздрагивающий от волнения хвост. Потом белка соскочилана землю и в несколько длинных прыжков — передние лапки поджаты, хвост распушен— очутилась у другого дерева. Прыгнув на ствол, она еще раз оглянулась вветвях. Потом Роберт Джордан опять услышал ее цоканье и увидел, что онараспласталась на одной из верхних ветвей, а хвост так и ходит ходуном.

Роберт Джордан снова перевел глаза вниз, на будку часового,видневшуюся сквозь сосны. Ему захотелось, чтобы белка была тут, у него вкармане. Ему захотелось, чтобы у него было хоть что-нибудь, что можнопотрогать. Он потерся локтями о сосновые иглы, но это было совсем не то. Никтоне знает, каким одиноким чувствуешь себя, когда выходишь на такое дело. Почемуникто? Вот я знаю. Надеюсь, хоть зайчонок выберется отсюда благополучно. Ану-ка, перестань. Да, да, конечно. Но ведь можно же надеяться, вот я и надеюсь.Что я взорву мост как следует и что она выберется благополучно. Правильно. Нуконечно. Именно это. Больше мне сейчас ничего не нужно.

Он лежал и смотрел уже не на дорогу и не на будку часового,а поверх всего, на дальние горы. Совсем не надо думать, сказал он себе. Онлежал не двигаясь и смотрел, как наступает утро. Оно наступало очень быстро —ведь был конец мая, и это было настоящее прекрасное летнее утро. Мотоциклист вкожаной куртке и кожаном шлеме, с автоматом в чехле у левого бедра проехал черезмост и направился вверх по дороге: Потом через мост прошла санитарная машина и,проехав как раз под тем местом, где лежал Роберт Джордан, тоже сталаподниматься вверх по дороге. Но больше ничего. Он вдыхал запах сосен и слышалшум реки, мост теперь вырисовывался совсем четко и очень красиво в ясномутреннем свете. Он лежал за сосной, положив свой автомат у левого локтя, ибольше не смотрел на будку часового, и только много времени спустя, когда ужеказалось, что ничего не будет, что ничего не может случиться в такое чудесноемайское утро, он вдруг услышал частые, глухие взрывы бомб.

Как только он их услышал, как только первые бомбы бухнуливдалеке, раньше даже, чем громовое эхо успело разнестись по горам, он глубоковздохнул и поднял свой автомат с земли. Рука у него онемела от тяжести, апальцы двигались нехотя и с трудом.