Хочешь не хочешь, придется теперь идти в «Современник». Онкак раз и отсиживался возле памятника, потому что в «Современник» идти нехотел. Там была сейчас Алиса Фокусова с мужем и со всей своей бражкой. Послескандала в клубе они поехали на ночной прогон нового спектакля, конечно же ужезапрещенного злосчастным демоном московских прогрессистов, Какаржевским.

Пантелей не поехал с ними по двум причинам: во-первых, нехотел себя причислять к Алисиной бражке, ко всем этим высокопоставленнымподонкам, что окружали его любимую – любимую, ага!!! – а во-вторых, потомуи не поехал вместе с ними!

Сегодня ночью он выследит Алису и «блейзера», выследит исорвет их подлый деловой «пистон», не бывать этому пистону!

Где они собираются? На какой-нибудь законсервированнойстройплощадке? В каком-нибудь вонючем подъезде, не присаживаясь? Кстати, в«Мерседесе»-то кулиса передач в полу или на руле? А сиденья-то раскладываются вэтой тачке?

Думая о разных вариантах «пистона», взятых, между прочим, изсобственной практики, Пантелей покрывался жарким потом ненависти. Эти дамы измосковского, так называемого, «света» самые что ни на есть распутные шлюхи! АБлейзер, что ж – профессиональный «ходок», воткнул-вынул, спортивное дело… Онникогда не гладил во сне ее бедро, никогда не видел ее в образе польскойполонянки, не блуждал с ней по взорванному замку, не крутился вокруг Земли ввагончике ржавой канатной дороги.

К черту, я сейчас не пьяный, я сейчас трезвый и строгий! Впрежние времена, пьяный, наглый и вдохновенный, я бы давно уже спал с ней.Переспал бы и отдал другим. Сейчас отберу у всех, в том числе и уакадемика-мужа. Хватит, попользовался моей любимой!

Алиса нужна была теперь Пантелею для новой, простой итрезвой жизни. Прежде она была образом гулящей и хитрой, коррумпированной,«выездной», псевдохемингуэевской, лживой и мимолетной Москвы. Теперь он напишетее новый образ, и она волосы свои золотые соберет в пучок, сядет с ногами накакой-нибудь драный диванчик, будет курить, слушать музыку, преданно смотреть взатылок труженику пера. Днями они будут молчать, а ночью будут любить другдруга… бесконечные прикосновения… а над ними будут кипеть листвой многоярусныеи столь щедрые по части лунных отблесков деревья… засыпая, они будут говорить одеревьях… в конце концов, врасти бы им в деревья… стоять, прикасаясь друг кдругу ветвями, а когда затекут от стояния ветви, призывать ветер… что будемделать, когда сгнием?

В «Современнике» в своем кабинете сидел директор театра ОлегТабаков. Он был в рыжем огромном парике, мерзейшем парчовом мини-платьице,черных сетчатых чулках и туфельках-шпильках. Исполнял, стало быть, всегодняшнем спектакле какую-то постыдную женскую роль, а сейчас, в перерывахмежду выходами, подписывал характеристики на представление ряда своихсподвижников к званию Заслуженного артиста РСФСР. Увидев в дверях Пантелея,Табаков встал, раскрыл объятия и со своей неподражаемой порочной улыбкойдвинулся навстречу.

– Пантелята! Я – твоя!

Приподнял ладонями ватные груди и прижался к Пантелею, дышас удушливой страстью.

Пантелей любил Табакова, как можно любить всякое завершенноепроизведение искусства. Нынешний директор популярного театра родился актером.Сцены ему для игры не хватало, он играл везде: дома, в кругу семьи, вМинистерстве, в кругу бюрократов, наедине с собой. Когда же нечего было емуиграть, он просто смотрел на собеседника со своей «неподражаемой», которая,казалось бы, говорила: «Я про вас многое, многое знаю, как и вы, должно быть,про меня».

– Пантелята, почему ты опоздал? Тебе звонил весь театр.У нас скандал! В зале сто американцев и двести тихарей. Все шишки, все тузы,все красивые бабы Москвы, а нашего Пантеляты нету. А ведь мы тебя любим,Пантелята! Мы от тебя ждем шедевра. Говорят, ты Цаплю задумал, Пантелята, а?

– Это еще что? – Пантелей остолбенел. –Откуда ты, Лелик, узнал про Цаплю? Я ее только сегодня придумал.

– От Серебряникова. Вадюша рассказал. Задумал, говорит,Пантелята наш гениальный парафраз «Чайки» небезызвестного Чехонте.

– Да ведь он пьян был в лоскуты час назад!

– Ю ар не райт, Пантелята, совсем не райт! ВадимНиколаевич сидели перед спектаклем вот в этом кабинете совершенно трезвыевместе с Товстоноговым, Ефремовым, Какаржевским, Дугласом Хьюджесом, академикомФокусо-вым и прочими шишками. Тогда он и рассказывал про Цаплю. Говорил, чтохочет связать ее с чилийскими делами. А может, Пантелята, нам отдашь?

– Фантастика! – Пантелей почесал малобритыйподбородок. – Днем он был вдребезги, постыдно пьян. При всех целовалофициантку в сгибы ног под чулками, знаешь ли…

– Умеем собираться! – сиял, восхищался незримымСеребряниковым Табаков. – В этом наша сила! За то нас и начальство любит,что не выпадаем в осадок. Вот блюем, вот вопим, вот целуем, как ты утверждаешь,сгибы чьих-то ног, но вот надо же сегодня явиться в «Современник», ведь нельзяже сегодня не явиться, сегодня здесь ВСЕ, и мы являемся. Вот смотри. – Неснимая грима, он показал, как является друг Вадюша, с белыми выкаченными, номногозначительными глазами, прямой, как столб, с губами, кривящимися от борьбыза вертикальность. – Итак, мы входим с академиком Фокусовым, – онпоказал осанку пожилого спортсмена, напряженные повороты патрицианскоголица, – и с мадам Алисой, – быстренькое отбрасывание волос,молниеносное подмигивание в левый угол и прямая ярчайшая улыбка в правый.

Все получилось очень похоже. Пантелей схватил Табакова заватные груди.

– А чего этот подонок с Фокусовыми ходит?

– Пусти, хулиган, я не такая. – Табаков захихикалуже в своей женской постыднейшей роли, высвободился и мигом вошел в другуюроль, заговорил глуховато, чуть грассируя, как знаменитый конструктор тягачей:– Простите, дружище, но мы с Серебряниковым за двадцать лет прошли немало:Вьетнам, Камбоджа, дороги Смоленщины… пардон, это уже из другой оперы… словом,много горячих точек планеты…

Громкий голос помрежа сказал из репродуктора:

– Олег Павлович, ваш выход!

– Все! Бегу! Пантелята, садись в кресло! Без меня неуходи! Цапля наша?

– Да не написана еще, – буркнул Пантелей иплюхнулся в директорское кресло.

Табаков сильно потер руки, весь искаженный своей«неподражаемой».

– Ох, Пантелята, покажу я им сейчас Мисс СоветскийСоюз! Сенсация будет, Пантелята! Жалко, тут это дело с Серебром подвернулось.Мешает нам предатель родины, мешает! Сенсация на сенсацию – что получается, Пантелята?Ноль без палочки получается!

– Что за сенсация? Какой еще предатель? – удивилсяПантелей.