Табаков сверкнул глазами в дьявольском юморище, вытащилиз-под стола радио «Зенит-трансокеаник», грохнул его перед Пантелеем и жаркопрошептал так, что мурашки поползли по всему театру:

– Пантелята, бибисуй!

После этого выкатился, крутя задом и подбрасывая груди,полностью уже перевоплотившись, полностью в образе.

В кабинете наступила тишина, лишь слабо верещал репродуктортрансляции из зала. Пантелей решил сидеть здесь до победного. После спектаклясюда ввалится толпа знаменитостей, будут пить виски, поздравлять Табакова иВолчек, выражать на глазах начальства «мнение прогрессивной общественности».Конечно, здесь будет и Алиса… Придет ли «блейзер»? Когда же они собираютсясегодня встретиться? Неужели она сорвется сегодня ночью от мужа?

Стало быть, и Вадим здесь? Вот новость – они друзья сФокусовым? Горячие точки планеты? В самом деле, они часто фотографируютсявместе на всяких там съездах и сессиях. Неужели Вадим действительно собираетсяпоставить Цаплю? Тогда не все еще потеряно! Цапля и Лисица, Лиса и Цапля, вюности она была польской болотной цаплей, а теперь стала хитрой и гладкой,золотой московской лисицей… Неужели не все еще потеряно?

Думая обо всем этом, Пантелей крутил ручку «Зенита» идокрутился наконец до Би-би-си. Там действительно оказалась сенсация –перебежал на Запад скульптор Игореха Серебро, знаменитый, веселый, скандальный,любимец Москвы. Мало того что перебежал, еще и снял штаны перед всем миром, иоказалось – не эллин, не бог, оказались под штанами замшелые ляжки старогостукача.

Времена и нравы приучили не особенно уже удивляться такимновостям, к тому же Пантелей никогда особой симпатии к Серебру не чувствовал,хотя и считались они корешами, сподвижниками, единомышленниками. Вот тот,второй скульптор, вспомнил Пантелей, друг этого подонка, Радик Хвастищев, этотдействительно стоящий парень. Дурацкая жизнь – вечно пьешь, колобродишь сразными подонками, а с настоящими ребятами все не можешь сблизиться.

Пантелей нашел в справочнике на столе Табакова телефонХвастищева и позвонил ему. Может быть, еще не знает Хвост новостей о своемзадушевном бадди?

Так, конечно, и оказалось. Предупредив Хвастищева и повесивтрубку, Пантелей только тогда вспомнил, что они должны были с ним сегоднявстретиться на джазовом концерте Саблера. Вот тоже низость – писал ведь дляребят тексты по «Битве богов и гигантов», хотел прийти, познакомиться,поддержать, а вместо этого гоняюсь весь вечер за шлюхой. Ей-ей, мы не вольны всвоих поступках, мы не личности, не боги и не гиганты, просто Москвапрокручивает нас в своей мясорубке, как хочет.

…И вот спектакль кончился, и все ввалились. Пантелей изсвоего угла видел Серебряникова, который и в самом деле, был строг и трезв. Онбеседовал с замминистра Поповым, строго положив локоть на плечо Товстоногову истрого обнимая за талию Ефремова. Видел Пантелей и академика Фокусова. Тотбеседовал с иностранцами Хьюджесом и Моралесом, легко переходя с английского наиспанский и быстро воровато оглядывая толпу в поисках жены. Видел Пантелей иАлису в маленьком черном платьице – когда успела переодеться? – которая сумным, чуточку отечным, а оттого детсковатым лицом беседовала с Таней Лавровойи Галей Волчек и делала вид, будто и не замечает глазевших на нее мужиков.Видел Пантелей и «блейзера». Последний явился позже всех, весьма дикий,грязноватый, с синяком под глазом. Он ни с кем не беседовал, но подмазывался ток одной группе, то к другой, явно подбираясь поближе к Алисе.

– Багратионский, дай пять рублей! – крикнул емуПантелей.

«Блейзер» с готовностью завозился по карманам и вытащилчто-то маленькое, жалкое, не похожее даже и на дохлого воробушка.

– Увы, только трояк, старичок…

– Давай трояк. Мне нужно на такси для погони заженщиной моей мечты, за дочерью Золотого Запада. Понимаешь?

– А я на чем поеду, старичок? Моя сука люксембургскаяротор из «мерса» вытащила, а мне на пистоняру сейчас ехать.

– А куда тебе на пистоняру? Может, по пути? – сдетским замиранием спросил Пантелей. Он вдруг заметил внимательный взглядАлисы, направленный на них обоих.

– Честно говоря, мне не очень-то и хочется, старичок,на эту пистоняру после сегодняшнего позора, – ныл на ухоБагратионский. – Я вот час назад в расстроенных чувствах отодралмедработника в цэковской поликлинике. Зачем? Во имя чего? Куда качусь?

«Что со мной? – думал Пантелей. – Раз она смотритна меня, я должен ей, как водится, подмигнуть, быстро, цинично, с пьяненькимюморком, а я замираю, словно Толя фон Штейнбок перед Людочкой Гулий».

Моралес закрыл Алису круглым богатырским плечом столпабудущей латиноамериканской революции.

– Не могу не поехать, – канючил «блейзер». –Договорился с бабой, надо ехать. Иначе пострадает моя безупречная репутация.

Вдруг в их угол прибило самого идеологического кащеяКакаржевского.

– А вам, Пантелей Аполлинариевич, Никита Андреевич,понравился спектакль?

Пантелей и Багратионский мигом подмигнули друг другу.

– Мне не очень понравился, – сказал«блейзер». – А вот отцу моему очень понравился. Он остаться не мог, поехалв финскую баню, в эту… ну, вы знаете в какую… у него там встреча с… ну, вызнаете с кем…

У кащея от интереса вся кожа на лице обвисла, а сухонькаяголова полезла вверх.

– Как же, как же…

– А мне совсем не понравился, – сказалПантелей. – «Современник» стал бояться проблем, уходит в водевиль. Уютныйконформизм, «голубой огонек» – вот что такое этот спектакль!

Какаржевский с трудом скрывал наслаждение, он сиял.

– Ну, это уж вы слишком, Пантелей Аполлинариевич,резковато, резковато…

Табаков, который все слышал через три десятка голов,бесшумно аплодировал Пантелею и Багратионскому. Молодцы ребята, большоеспасибо! Похвала таких ненадежных типов, как Пантелей и Багратионский, толькоповредила бы спектаклю.

Вдруг Фокусовы стали собираться. Они звали публику к себе.Иностранцы, конечно, тут же согласились. Кое-какие девушки тоже поехали.Серебряников поцеловался с Фокусовым, потрепал по плечику Алиску – извините,мол, друзья, нам надо еще посовещаться с Олегом, с Гогой; наши театральныеакадемические дела. Фокусов небрежно повернулся к «блейзеру».

– Багратионский, а вы не хотите послушать «ДжизусКрайст Суперстар»? Я недавно привез альбом из Калифорнии.

– «Блейзер» было рванулся, но Пантелей удержал его зафалду.

– Тебе же на пистон!