– Вилли, не хочешь сходить с Арой на берег посмотреть,что там делается?

– Хочу, – сказал Вилли. – Только выприкрывайте нас огнем. Мы попробуем зайти с тыла.

– Объясни Генри, что тебе нужно. А когда прекратитьогонь?

– Как только мы войдем в заросли.

– Ладно, дикарь из джунглей, действуй, – сказалТомас Хадсон. И тут только он впервые успел подумать, что, вероятно, это конец.

Он услыхал, как за гривкой разорвалась граната. И сразу жестало тихо – ни шума, ни стрельбы. Тяжело привалившись к штурвалу, он следил,как тает на ветру дым от разрыва.

– Как только покажется шлюпка, я пойду вперед, –сказал он Хилю.

Он почувствовал на своем плече руку Антонио и услыхал егоголос:

– Ты ляг, Том. Я буду править.

– Хорошо, – сказал он и последний раз глянул наузкое русло в зеленых берегах. Вода была бурая, но прозрачная, и течениесильное.

Хиль и Антонио уложили его на дощатый настил мостика. ПотомАнтонио встал к штурвалу. Он чуть подал назад, потому что судно сносилотечением, и Томас Хадсон чувствовал мягкое подрагивание моторов.

– Ослабь немного жгут, – попросил он Хиля.

– Я принесу надувной матрац, – сказал Хиль.

– На досках хорошо, – сказал Томас Хадсон. –И мне, наверно, лучше не делать лишних движении.

– Подложи ему подушку под голову, – сказалАнтонио. Он не отрываясь смотрел вперед.

Спустя несколько минут он сказал:

– Том, они машут нам.

И Томас Хадсон почувствовал, как моторы заработали и судноплавно пошло вперед.

– Как только мы выйдем из протоки, станешь на якорь.

– Хорошо, Том. Не нужно тебе разговаривать.

Когда якорь был брошен, пришел Генри сменить Антонио.Теперь, когда они находились в открытом море, Томас Хадсон ощущал легкоепокачивание судна на волне.

– Воды кругом – без конца-краю, – сказал Генри.

– Да. Отсюда до Кайбарьена открытый путь, а там дальшеесть две протоки, где фарватер размечен.

– Не разговаривай, Том. Лежи спокойно.

– Пусть Хиль принесет мне одеяло.

– Сейчас принесу сам. Тебе не очень больно, Том?

– Больно, – сказал Томас Хадсон. – Но так,что можно терпеть.

– Вот и Вилли, – сказал Генри.

– Том, старый чертяка, – сказал Вилли. –Молчи, я сам все скажу. Их там-было четверо, считая проводника. Это почти все,кто уцелел. Пятым был тот, которого подстрелил Ара. Он себя прямо растерзатьготов; знает ведь, как тебе нужен был пленный. Сидит и плачет, я ему запретилподниматься сюда. Палец у него сам на спуск нажал, это можно понять.

– Куда ты бросал гранату?

– Мне там в одном месте что-то померещилось. Ты неразговаривай, Том.

– Нужно вернуться разминировать шхуну.

– Сейчас мы туда пойдем, и то место я тоже хочупроверить еще раз. Эх, была бы у нас быстроходная моторочка. Томми, а знаешь,эти огнетушители, мать их, лучше восьмидесятимиллиметровых минометов.

– Дальнобойность не та.

– А на кой тебе тут дальнобойность? Наш Хиль забрасывалих, прямо как баскетбольный мяч в кольцо.

– Ну, отправляйтесь.

– Тебе очень худо, Томми?

– Худо.

– Но ты ведь справишься, да?

– Попробую.

– Главное, ты лежи спокойно. Старайся совсем нешевелиться.

Шлюпка отвалила совсем недавно, но Томасу Хадсону казалось,что с тех пор прошло уже много времени. Он лежал на спине под навесом, которыйсоорудил Антонио. Хиль и Джордж отвязали брезент, натянутый с наветреннойстороны, и теперь его ласково обвевал свежий ветер. Ветер по-прежнему дул свостока, но не так сильно, как вчера, и облака в небе были высокие и редкие.Небо было синее-синее, как всегда в восточной части острова, сильней всегообдуваемой пассатами, и Томас Хадсон смотрел в синеву и старался не поддаватьсяболи. Генри хотел сделать ему укол морфия, но он решил: нет, ему еще можетпонадобиться, чтобы голова была ясная. Прибегнуть к морфию он всегда успеет.

Он лежал под легким шерстяным одеялом, все три раны его былиперевязаны. Хиль обильно засыпал их стрептоцидом, прежде чем перевязать, и напол у штурвала, где он стоял во время перевязки, просыпался стрептоцид, похожийна сахарную пудру. Когда с борта снимали брезент, чтобы дать больше доступавоздуху, он заметил три дырочки от трех пуль и еще несколько – правей и левейих. И места, где брезент пропороли осколки гранаты, он тоже заметил.

Хиль стоял рядом и смотрел на него, на его выбеленные сольюволосы и серое лицо над одеялом. Хиль был простая душа. Он был отличныйспортсмен и почти так же силен, как Ара, и, если б ему отработать некоторыеудары, из него вышел бы первоклассный бейсболист. Рука у него просто созданабыла для броска. Томас Хадсон улыбнулся, вспомнив, как он швырял гранаты. Потомулыбнулся просто так – ему и его сильным мускулистым рукам.

– Тебе бы питчером быть, – сказал он и не узналсвоего голоса.

– У меня выдержки не хватает.

– Сегодня хватало.

– Может быть, появилась, когда дело потребовало, –сказал Хиль с улыбкой. – Смочить тебе губы, Томми? Ты не говори, толькосделай знак головой.

Томас Хадсон отрицательно покачал головой и перевел взглядна лагуну, похожую на большое озеро. Она теперь была в белых барашках. Но волнабыла мелкая и ветер такой, при каком хорошо идти под парусами, а вдали синелиприбрежные холмы Туригуаньо.