Человек остановился перед Кеортом, поглядел на него. Мотнул головой, приказывая идти за ним. Теми же неестественными рывками двинулся к двери, ведущей с крыши. Кеорт встал и пошёл за человеком.

На лестнице было темно. Кеорт следовал за человеком вниз по лестнице, не думая, куда они идут.

«Так нужно. Достаточно уже обманывать себя. Хватит рваться куда-то. Нужно просто идти вниз».

Ступеньки мелькали перед глазами бесконечной вереницей. Запахло сыростью и мокрым железом. Минус третий этаж «Энигмы» был затоплен, как и раньше, но человек продолжал спускаться; он вступил в тёмную воду, не потревожив плавающую на поверхности пыль. Кеорт отмерял ступеньку за ступенькой, чувствуя подвальный холод.

Человек продолжал шагать – там, в глубине, он спускался всё ниже. Кеорт тоже не остановится; застоявшаяся вода сомкнётся над его головой, и он погрузится во мрак, опустится на самое дно, и там, во мраке, вопросов уже не будет. Останутся лишь видения, но они уже не будут мучить так сильно, он станет просто проживать их, касаться их и отпускать, и не спутает уже видения с реальностью. Реальность для него перестанет существовать.

– Куда ты идёшь?

«На дно. Куда же ещё? Там лежат их скелеты, останки всех тех, кем я был. Моё место среди них».

– Кеорт? Что с тобой?

Этот голос, низкий от сигарет – он кажется знакомым. Ещё одно призрачное воспоминание? Если так, то оно приятно, в отличие от других.

– Постой. Посмотри на меня.

Её зовут… нужно вспомнить.

– Кеорт!

Морин. Да, так зовут это воспоминание.

– Да постой!

Нужно идти. На дне – единственный дом, какой у него может быть. Другого он не помнит.

– Постой. Пожалуйста.

Она взяла его за руку. Не стала трясти, причиняя боль. Её ладонь была тёплой и мягкой.

– Посмотри на меня. С тобой что-то не так.

«Какая она красивая. Она настоящая?»

– Поговори со мной.

– Я иду на дно, – произнёс Кеорт. – Так надо. Я должен.

Он посмотрел вниз. Человек в глубине ждал. Она обхватила его лицо ладонями, силой отвернула от лестницы.

– Ты не должен. Никому и ничего не должен. Делай то, что хочешь ты.

Она глядела на него совсем как тогда, в Праге, когда они пошли в её уютную квартирку, там было темно, и за окном падали большие хлопья снега…

– Пойдём. – Она повернулась, увлекая его за собой. – Пойдём ко мне.

Её тело то лёгкое, податливое, то твёрдое, словно окоченевшее. Он старается об этом не думать, не думать вообще: куда он шёл, зачем и за кем. Существует только она, она заполняет сознание целиком, не оставляя места ни для чего больше. Есть только её лицо с закрытыми глазами, неровные волосы, кожа, пахнущая гарью, горькая на вкус. Она вся здесь, вся для него. Иногда она отстраняется, напрягается, будто ей вдруг становится противно – всего на мгновение, так, что это почти незаметно. Он старается не думать и об этом тоже.

Не думать ни о чём. Хотя бы ненадолго.

– Я не знаю, как меня зовут на самом деле. Имя, которым ты меня называешь, принадлежит другому человеку. А это лицо – ещё кому-то. А я принадлежу компании, которую ненавижу.

В комнате Морин было темно. Выключателя для потолочных светильников в её комнате не было, как и в палате, но она вручную отсоединила светильники от сети. Вынутые плитки стояли у стены, видно было металлический потолочный каркас и протянутую по потолку проводку.

Они лежали вдвоём в темноте. Разговор получался обрывочным, бессвязным, но говорить иначе он был сейчас не способен.

– Один человек – Патер – сказал, что мне стёрли память. Электрошоком. Пропускали ток через мой мозг, и я всё забывал. Что мне стирали память несколько раз. Такое может быть?

– Может. Электрошоковые процедуры нередко сопровождаются потерей памяти. Я об этом только читала. Их уже давно не применяют, их запретили из-за негуманности. По крайней мере, на Земле.

Морин замолчала. Ему вдруг показалось, что она не здесь, не лежит на нём – на самом деле она где-то очень далеко, дальше, чем земное Солнце от здешней звезды.

– После задания я вернулся в Центр переподготовки, как всегда. Когда мне начали удалять воспоминания о чужой личности, произошёл Крах. Они не успели ни до конца стереть ненастоящую личность, ни восстановить настоящую. Они всё перемешали в моей голове: я начал думать, что я в плену, что они меня пытают. Я сбежал из Центра переподготовки, ничего не помня и не понимая.

Морин молчала. Если бы он не слышал её дыхание, то подумал бы, что она мертва.

– Я пошёл обратно в Селву – моё последнее внедрение проходило там, и мне стало казаться, что я действительно работаю в представительстве «Магнум корп». Я начал думать, что легенда, которую мне внушили – правда. Я прошёл через полконтинета только потому, что считал себя сотрудником «Магнума», и стремился вернуться в свою компанию. В пути из каких-то остатков прошлых внедрений я сложил себе новую память.

– Конструирование ложных воспоминаний – распространённое явление при когнитивных нарушениях, – сказала Морин. – Ты придумал себе прошлое, где ты преданный сотрудник компании, которая тебя не бросила.

Он провёл пальцем по татуировке на её спине, по чёрным контурам перьев.

– Я думал, что действую самостоятельно. По своей воле. Делаю то, что нужно именно мне. А на самом деле я всего лишь выполнял последний приказ, который мне дали в прошлом задании. Ничего более. Вся моя свобода воли – самообман. Мои личные интересы – когнитивная ошибка.

– Мне часто кажется, что всё это дурной сон. – Она говорила, глядя в сторону, так, что он не видел её лица, и только чувствовал, как шевелится её голова у него на плече. – Что все годы на этой планете не настоящие. Что их не было. Я проснусь дома, на Земле… И окажется, что со мной ничего не случилось. И жизнь опять понятна и имеет смысл.

Большие хлопья снега медленно кружились за стеклом. Они зависали в свете фонарей, оседали вниз, усыпали подоконник. На улице было очень тихо – из-за снега, и из-за того, что она жила в самом спокойном квартале Праги.

– У меня была преданность моей компании. Абстрактная преданность, потому что я не помнил, в какой именно компании работаю. Я думал, если я вспомню свою компанию, то снова стану частью большого дела и снова стану собой.

– Я вызвалась лететь сюда сама. Чтобы быть полезной – мне сказали, что так я внесу наибольший вклад в дело компании. Так что я тебя понимаю.

Тишина за окном была плотной, казалось, что весь город вымер. Если бы не свет фонарей, он подумал бы, что здесь только что произошёл катаклизм, уничтоживший всю электронику на планете. Наверное, его назвали бы Крахом.

– Патер сказал, что я всегда был очень лояльным к своей компании. Я не помню, но чувствую, что это правда. Но сейчас… я стал думать, что «Тенфорс» – мои враги. Что они меня пытали. Это неправда и правда одновременно. Я запутался.