Не сводя глаз с человека в плаще, чтобы остановиться, едваостановится он, Каллагэн следует за ним в солнечные лучи. За пределами конюшниеще жарче, с такой жарой он сталкивался лишь в Долине смерти. И точно, стоиловыйти за ворота, он убеждается, что вокруг пустыня. С одной стороны —полуразрушенное здание, возведенное на фундаменте из блоков песчаника. Должнобыть, когда-то это была гостиница, думает он. Или тут снимался какой-нибудьвестерн. С другой стороны — загон для скота, но столбы и перекладины в основномваляются на земле. А вокруг мили песка и торчащих из него камней. Ничего,кроме…

Нет! Что-то есть! Два что-то! Две крохотные движущиеся точкина самом горизонте!

— Ты их видишь! У тебя отменное зрелище, святоша!

Человек в плаще, плащ — черный, лицо — белое пятно подкапюшоном, стоит в двадцати шагах от него. Он хихикает. Звуки эти нравятсяКаллагэну не больше, чем вид восковых пальцев. Звук мышей, перебирающихся черезкости. Вроде бы ерунда, но…

— Кто они? — осипшим голосом спрашивает Каллагэн. — Кто ты?

Человек в черном картинно вздыхает.

— Слишком долгая история, слишком мало времени. Зови меняУолтер, если хочешь. Что же касается этого места, то мы на дорожной станции,как я тебе и говорил. Маленькая промежуточная остановка между гудкомотправления в твоем мире и радостными криками встречающих в последующем. О, тысчитал себя повидавшим виды странником, не так ли? Потому что прошелся по твоимтайным хайвеям? Но только теперь, святоша, у тебя началось настоящеепутешествие.

— Перестань так меня называть! — кричит Каллагэн. В горле унего уже пересохло. Жаркие солнечные лучи просто давят на голову.

— Святоша, святоша, святоша! — тараторит человек в черном,словно капризный ребенок, но Каллагэн знает, что в душе незнакомец смеется надним. Он чувствует, что этот человек в черном, если он человек, в душе смеетсянад многим. — Ну ладно, не стоит из-за этого ссорится. Я буду звать тебя Дон.Тебя это устроит?

Черные точки на горизонте то исчезают, по появляются встоящем над пустыней мареве. А скоро исчезнут совсем.

— Кто они? — спрашивает он человека в черном.

— Люди, которых тебе никогда не встретить, — мечтательноотвечает человек в черном. Капюшон чуть сдвигается. Каллагэн видит восковуюлинию носа и глазницу, заполненную черной жидкостью. — Они умрут под горами.Если не умрут под горами, в Западном море есть чудовища, которые сожрут ихживьем. «Дод-а-чок!» — вновь он смеется. — Но…

«Но ты в этом не уверен, друг мой», — думает Каллагэн.

— Если даже они преодолеют все препятствия, — говоритУолтер, — вот это их убьет, — он поднимает ящик. И вновь Каллагэн слышитнеприятное звяканье колокольцев. — И кто сведет их вместе? Ка, разумеется,однако даже ка нужен друг, каи-маи. И этот друг — ты.

— Я не понимаю.

— Не понимаешь, — с грустью соглашается человек в черном, —а у меня нет времени на объяснения. Как Белый Кролик в «Алисе», я опаздываю на оченьважное свидание. Они преследуют меня, видишь ли, а мне пришлось вернуться,чтобы поговорить с тобой. Так что я занят-занят-занят! Теперь я должен вновь ихобгонять… как еще я могу приманить их к себе? Ты и я, Дон, должны завершатьнашу беседу, к сожалению, такую короткую. Возвращаемся на станцию, амиго.Шустро, как кролики!

— А если я не хочу! — да только разве у него есть варианты?Менее всего ему хочется возвращаться в конюшню. Может, попросить этого типаотпустить его и попытаться догнать людей, превратившихся в точки на горизонте?Что, если он скажет человеку в черном: «Вот где я должен быть, и твоя ка хочет,чтобы я был там»? Но он заранее знает ответ. С тем же успехом можно плеватьпротив ветра.

Словно в подтверждение его слов Уолтер говорит:

— Хочешь ты или нет, значения не имеет. Ты пойдешь, куданаправляет тебя Король, и там будешь ждать. Если эти двое умрут в пути, а так,скорее всего и произойдет, ты будешь спокойно жить в том месте, куда я тебяпошлю, и там и закончишь свои дни, после долгих лет жизни, возможно, с ложным,но, безусловно, приятным осознанием, что ты искупил свои грехи. Ты будешь житьна своем уровне Башни после того, как я давно превращусь в тлен на моем. Это яобещаю тебе, отец, ибо видел все в магическом кристалле, так что говорю правду!А если их ничто не остановит? Если они придут в то место, где будешь ты? Что ж,в этом крайне маловероятном случае ты будешь всеми силами помогать им и,помогая, убьешь их. Есть от чего рехнуться, не так ли? Ты согласен со мной?

И он направляется к Каллагэну. Тот отступает к конюшне, гдеждет ненайденная дверь. Он не хочет туда идти, но больше некуда.

— Не подходи ко мне, — говорит он.

— Нет, — отвечает Уолтер, человек в черном. — Не могу, — онпротягивает ящик Каллагэну. И одновременно хватается за крышку.

— Нет! — вскрикивает Каллагэн. Потому что не хочет, чтобычеловек в черном открыл ящик. В нем находится что-то ужасное, его содержимоеможет ужаснуть даже Барлоу, злобного вампира, который заставил Каллагэна испитьего крови и отправил странствовать по всей Америке, как капризного ребенка,компания которого ему надоела.

— Продолжай идти и, возможно, я его не открою, — издеваетсянад ним Уолтер.

Каллагэн пятится к конюшне. Скоро он уже под крышей. И сэтим ничего не поделаешь. Он физически чувствует, как сокращается расстояние доодносторонней двери.

— Ты жесток! — выплевывает он.

Глаза Уолтера широко раскрываются, на мгновение на лицечитается глубокая обида. Это, возможно, абсурд, но Каллагэн заглядывает взапавшие глаза человека в черном и убежден, что чувство истинное. А потомутеряет последнюю надежду, что происходящее с ним — сон или некая интерлюдияперед смертью. В снах, во всяком случае, его снах, плохиши, злодеи, являлисобой чистое зло, не проявляли каких-либо эмоций.

— Я такой, каким меня сделали ка, Король и Башня. Мы всетакие. Мы загнаны в рамки, из которых нам не выйти.

Каллагэн вспоминает Запад, по которому путешествовал вдругих реальностях: заброшенные силосные башни, закаты, которыми никто нелюбовался, длинные тени, собственную горькую радость от осознания того, что онтащит за собой свою клетку, звяканье держащих его цепей, превращающееся всладкую музыку.

— Знаю, — говорит он.

— Да, вижу, что знаешь. Не останавливайся.

Каллагэн пятится по конюшне. Вновь до него долетает слабыйзапах сена давно ушедших дней. Детройт кажется галлюцинацией. Как и всевоспоминания об Америке.