— Ступай, привяжи корову за рога, — приказала онаПрисси. Но та заартачилась.

— Я страх как боюсь коров, мисс Скарлетт. Я не умею скоровами. Ни в жисть не умела. Я ж не из тех негров, что при скотине. Я из тех,что по дому.

— Ты из тех черномазых, дурнее которых нет на свете, ибудь проклят тот день, когда отец тебя купил, — устало проговорилаСкарлетт, не находя в себе сил даже хорошенько рассердиться. — И кактолько я немножко отдохну, ты у меня отведаешь кнута.

«Ну вот, — подумала она, — я сказала „изчерномазых“ — маме бы это очень не понравилось».

Присси, страшно вращая белками, поглядела на суровое лицосвоей хозяйки, потом — на жалобно мычавшую корову. Скарлетт показалась ей всеже менее опасной, чем корова, и она не тронулась с места, вцепившись руками вкрай повозки.

Скарлетт с трудом слезла с козел — от каждого движенияломило все тело. Присси была здесь не единственным лицом, которое «страх какбоялось» коров. Скарлетт тоже всегда их боялась; даже в кротчайшем из этихсозданий ей чудилось что-то зловещее, но сейчас не время было поддаватьсяглупым страхам, когда по-настоящему грозные опасности надвигались со всех сторон.По счастью, корова оказалась на редкость спокойной. Страдания заставляли ееискать помощи и сочувствия у людей, и она не сделала попытки боднуть Скарлетт,когда та принялась обрывками юбки вязать ей рога. Другой конец этой самодельнойверевки она очень неумело, однако довольно крепко прикрутила к задку повозки.Потом направилась обратно к козлам, но, внезапно почувствовав дурноту,пошатнулась и ухватилась за край повозки.

Мелани открыла глаза, увидела стоявшую возле нее Скарлетт ипрошептала:

— Дорогая.., мы уже дома?

Дома! Жаркие слезы навернулись у Скарлетт на глазах призвуках этого слова. Дома! Мелани не понимает, что нет больше никакого дома, чтоони совершенно одни в одичалом, обезумевшем мире.

— Нет еще, — сказала она насколько могласпокойнее, несмотря на стоявший в горле комок, — но скоро приедем. Сюдазабрела корова, и теперь для тебя и для маленького будет молоко.

— Несчастный малютка… — прошептала Мелани. Рука еепотянулась было к младенцу и тут же бессильно упала.

Чтобы снова взобраться на козлы, потребовалось немалоусилий, по наконец Скарлетт справилась и с этой задачей и взяла вожжи. Лошадьстояла, свесив голову, и не трогалась с места. Скарлетт безжалостно стегнула еехворостиной. «Бог меня простит, — промелькнуло у нее в голове, — зато, что я бью это измученное животное. А не простит, что поделаешь». В концеконцов, до Тары осталось каких-нибудь четверть мили, а там лошадь может тут желечь хоть прямо в оглоблях.

Наконец лошадь медленно тронулась с места, повозказаскрипела, а корова при каждом шаге издавала горестное мычание. Голоснесчастного животного так действовал Скарлетт на нервы, что она уже готова былаостановить повозку и отвязать корову. Какой, в конце концов, толк от коровы,если они не найдут ни одной живой души на плантации? Сама она не умела доить,да если бы и умела, разве корова подпустит сейчас к своему больному, набухшемувымени! Нет, раз у нее есть корова, надо ее сохранить. Быть может, этоединственное, что принадлежит ей на всей земле.

Глаза Скарлетт затуманились, когда они приблизились кневысокому пологому холму, за которым лежала Тара. И тут сердце ее упало.Околевающему животному никак, конечно, не одолеть подъема на холм. Когда-тоэтот склон казался ей таким пологим, подъем таким легким — она галопом взлеталана холм на своей быстроногой кобыле. Откуда взялась теперь эта крутизна? Лошадьнипочем не потянет наверх груженую повозку.

Она устало слезла с козел и взяла лошадь под уздцы.

— Вылезай, Присси, — скомандовала она, — ибери Уэйда! Неси его или заставь идти. А маленького положи возле мисс Мелани.

Уэйд засопел носом, расхныкался, и Скарлетт с трудомразобрала:

— Темно… Я боюсь… Темно…

— Мисс Скарлетт, я не могу пешком, ноги стерты. Пальцывон из башмаков вылезают… От меня с Уэйдом какая тяжесть…

— Вылезай! Вылезай сейчас же, пока я тебя силком невытащила! А тогда берегись — оставлю тебя здесь одну, в темноте. Ну, живо!

Присси взвыла, вглядываясь в лесную тьму по обеим сторонамдороги, словно боясь, что — выйди она из своего укрытия в повозке — и деревьянадвинутся на нее и задушат. Но все же ей пришлось положить младенца рядом сМелани, спуститься на землю и, приподнявшись на цыпочки, вытащить из повозкиУэйда. Мальчик заплакал и прижался к своей няньке.

— Уйми его, я не могу этого слышать, — сказалаСкарлетт, взяла лошадь под уздцы и потянула за собой. — Ну же, Уэйд, будьмаленьким мужчиной, перестань реветь, не то я сейчас тебя отшлепаю.

«И зачем только господу богу понадобилось создаватьдетей! — со злостью подумала она, когда на неровной дороге у нееподвернулась нога. — На что они — эти бессмысленные, нудные, вечнотребующие заботы существа, которые только и делают, что путаются под ногами?»Измученная до предела, она не испытывала жалости к испуганному ребенку,ковылявшему рядом с Присси, ухватив ее за руку, и не переставая шмыгавшемуносом, не испытывала ничего, кроме недоумения: как могло случиться, что она егородила? И еще большее изумление порождала в ее утомленном мозгу мысль о том,что она когда-то была женой Чарльза Гамильтона.

— Мисс Скарлетт, — зашептала Присси, хватая ее заруку. — Не надо ходить в Тару. Их там нету. Они все ушли. А может,померли. И моя мамка небось, и все…

Этот отголосок ее собственных мыслей окончательно взбесилСкарлетт, и она оттолкнула цеплявшуюся за нее руку.

— Давай сюда Уэйда. А сама оставайся. Сиди здесь.

— Ой нет, нет!

— Тогда замолчи!

До чего же медленно тащится эта кляча! Рука Скарлетт сталамокрой от стекавшей изо рта лошади слюны. Внезапно ей вспомнился обрывокпесенки, которую она распевала когда-то с Реттом:

Еще день, еще два свою ношу нести.

Следующей строчки она не помнила. «Еще шаг, еще шаг, —жужжало у нее в мозгу, — по дорогам брести…» Но вот они поднялись наперевал и увидели внизу, вдали, дубы усадьбы Тара — высокие темные кущи,возносившиеся к потемневшему небу. Скарлетт напряженно всматривалась — немелькнет ли где в просвете ветвей огонек. Но всюду было темно.

«Там нет никого, — подсказало ей сердце, и свинцоваятяжесть сдавила грудь. — Никого!» Она направила лошадь в подъездную аллею,и ветви кедров, сомкнувшись над головой, погрузили все в полночный мрак.Вглядываясь во тьму, напрягая зрение, она увидела впереди… Увидела? Уж необманывают ли ее глаза? Меж деревьев неясно проглянули светлые стены дома. Еедома! Ее родного дома! Дорогие ее сердцу белые стены, окна с развевающимисязанавесками, просторные веранды — неужели и вправду все это встанет сейчас там,впереди, из темноты? Или милосердная ночь просто не спешит открыть ее глазамтакую же страшную картину разорения, как та, какую она видела в поместьеМакинтошей?