Но они были вне пределов досягаемости; нас разделяло слишкоммного миль; у меня не хватало силы преодолеть такое расстояние.

Вместо этого я смотрел на сочно-зеленые холмы с виднеющимисято тут, то там крошечными фермами – мир с картинки, где в изобилии цветутцветы, где красная пуансеттия вырастает высотой с дерево, а облака, несомыесвежими ветрами, постоянно меняют форму. Что подумали европейцы, впервые увидевэтот плодородный край, окруженный сверкающим морем? Что это сад Господа Бога?

Подумать только, они принесли с собой столько смертей, чтокоренное население исчезло за несколько коротких лет, уничтоженное рабством,болезнями и непрекращающимся насилием. Ни одного кровного потомка не осталось утех мирных созданий, которые дышали этим мягким воздухом, круглый год срывали сдеревьев спелые плоды и, возможно, сочли пришельцев богами.

Теперь же там, внизу, на улицах Порт-о-Пренс, царили хаос исмерть, но не от наших рук. Они стали неотъемлемой частью истории этогокровавого места, где четыреста лет процветали жестокость и насилие, в то времякак вид окутанных туманом холмов оставался невыносимо прекрасным.

Но в маленьких городках, растянувшихся вдоль извилистойдороги, что ведет к лесистой вершине, мы великолепно справились с нашей работой– оба, поскольку выполнила ее она, а я не воспрепятствовал ей. В этих городкахне было ничего, кроме крохотных домиков, выкрашенных в пастельные тона,дикорастущих банановых деревьев и изголодавшихся бедняков. И теперь женщины вних распевали гимны и при свете свечей и горящей церкви хоронили мертвецов.

Мы остались одни. И скрывались в развалинах старого дома,который когда-то нависал над долиной, словно цитадель, а теперь пряталсявдалеке от узкой дороги – там, где снова рос лес. Минули века с тех пор, какплантаторы покинули это место; с тех пор, как они танцевали, пели и пиливино в этих комнатах, отгородившись ставнями от плача рабов.

Сквозь кирпичные стены вползала бугенвиллея, флуоресцирующаяв лунном свете. Из-под вымощенного плиткой пола проросло огромное дерево и теперьотталкивало узловатыми ветвями обломки балок, которые когда-то поддерживаликрышу.

О, если бы остаться здесь навсегда – с ней. И забыть всеостальное. Никаких смертей, никаких убийств.

Она со вздохом произнесла:

– Вот оно – Царствие Небесное.

Внизу, в крошечном поселении, женщины, сжимая в рукахдубинки, гонялись за мужчинами. Жрец культа вуду, схваченный на кладбище,выкрикивал древние проклятия.

Чуть раньше я покинул сцену резни и в одиночестве забралсяна гору. Я в ярости сбежал, не в состоянии больше при этом присутствовать.

Она последовала за мной и нашла меня в этих развалинах, гдея цеплялся за то, что было мне близко и понятно: старые железные ворота, ржавыйколокол, кирпичные столбы, увитые ползучими травами, дожившие до наших днейвещи, изготовленные человеческими руками. О, как же она насмехалась надо мной.

– Колокол, созывавший рабов, – сказала она. –Это обитель тех, кто утопил землю в крови. Почему, ты думаешь, меня уязвили ипривели сюда призывы простых отверженных душ? Пусть каждый подобный дом падет вруинах.

Мы поссорились. По-настоящему, как ссорятся любовники.

– Ты этого хочешь? – спросила она тогда. –Никогда больше не знать вкуса крови?

– Я был честным – опасным, но честным. Я делал это,чтобы выжить.

– О, как мне грустно. Сколько лжи. Сколько лжи! Что мнесделать, чтобы ты понял? Ты действительно так слеп, так эгоистичен?

Я снова заметил вспышку боли в ее лице, внезапный проблескволнения, сделавший ее совсем похожей на человека. Я протянул к ней руки.

Мы провели несколько часов в объятиях друг друга – а бытьможет, мне только так показалось?

И вновь воцарились мир и покой. Я отошел от края утеса иобнял ее. Я услышал, как она сказала, глядя на огромные, нависшие над намиоблака, сквозь которые лился мрачный свет луны:

– Вот оно – Царствие Небесное.

Мне не нужно было лежать рядом с ней или сидеть рядом накаменной скамье – все это утратило свое значение. Стоять и обнимать ее обеимируками – вот самое большое и чистое счастье. И я опять пил нектар, ее нектар,хотя и плакал при этом: «Вот тебя растворяют, как жемчуг в вине. Тебя нет,маленький дьявол, ты исчез – весь ушел в нее. Ты стоял и смотрел, как ониумирают; стоял и смотрел…»

– Нет жизни без смерти, – прошептала она. –Сейчас я – путь к единственной надежде на жизнь без раздора; возможно, другогопути никогда не будет. – Она поцеловала меня в губы. Мне не давала покояодна мысль: сделает ли она еще когда-нибудь то, что сделала в храме? Сольемсяли мы воедино, впитывая жаркую кровь друг друга? – Послушай, как поют вдеревне, тебе слышно?

– Да.

– А теперь прислушайся получше к звукам, доносящимся изтого большого города. Знаешь ли ты, сколько людей погибли там сегодня? Сколькосовершено убийств? Знаешь ли ты, сколько еще людей падет от мужских рук, еслимы не изменим их судьбы? Если мы не увлечем их новым мировоззрением? Знаешь литы, сколько продолжается эта битва?

Несколько веков назад, в мою эпоху, здесь находилисьбогатейшие колонии французской короны. Богатые табаком, индиго, кофе. За одинсезон здесь сколачивались состояния. Теперь же люди ковырялись в земле, бродилибосиком по грязным улицам своих городков; в Порт-о-Пренс гавкали пулеметы,на мостовых валялись груды трупов в ярких хлопчатобумажных рубашках. Детиконсервными банками черпали воду из канав. Рабы восстали, рабы победили, рабыпотеряли все.

– Но такова их судьба, таков их мир, они – люди.

Она тихо засмеялась.

– А мы на что? Мы бессильны и бесполезны? Как же намоправдать свое существование? Неужели нам отойти в сторону и наблюдать за тем,что мы не желаем менять?

– А предположим, что это ошибка, – сказаля, – и мир станет только хуже, и в конце концов все обратится в кошмар,непонятный, неисправимый, – что тогда? Но все эти люди будут лежать вмогилах, вся земля станет кладбищем, погребальным костром. И ничто не улучшится.Это неправильно.

– Кто же скажет тебе, что это неправильно?

Я не ответил.

– Мариус? – Она презрительно засмеялась. – Тыне понимаешь, что отцов больше нет? Ни сердитых, ни любых других?

– Есть братья. И сестры, – сказал я. – И вкаждом из них мы обретаем отца и мать – разве не так?

Она опять засмеялась, но на сей раз ласково.