Я не в силах был и дальше выносить все это. Как обычнобывает, когда боль застает врасплох, я почувствовал озноб. Но она приложилапальцы к моим губам, призывая к молчанию.

– Хорошо, любовь моя, – сказала она. – Еслипожелаешь, мы отправимся к твоим братьям и сестрам. К Мариусу. Но прежде позвольмне еще раз прижать тебя к сердцу. Видишь ли, я могу быть только такой, какая яесть, той, кого ты пробудил своими песнями, – вот я какая!

Я хотел спорить, хотел все отрицать, хотел снова вступить сней в спор, который непременно оттолкнет нас друг от друга и причинит ей боль.Но, глядя в ее глаза, я не находил нужных слов. И вдруг я понял, что произошло.

Я нашел способ остановить ее, я подобрал ключ, все это времяон лежал прямо передо мной. Не ее любовь ко мне, но потребность во мне,потребность иметь хоть одного союзника в огромном мире, хоть одну родственнуюдушу, сделанную из того же теста, что и она сама. Она считала, что можетсделать меня таким, как она, но теперь поняла, что ошиблась.

– Да нет же, ты ошибаешься, – сказала она, и в ееглазах сверкнули слезы. – Ты просто молод и напуган. – Онаулыбнулась. – Ты принадлежишь мне. И если придется, мой принц, я тебяуничтожу.

Я не произнес ни слова. Не мог. Я понял, что увидел,несмотря на то что она не могла с этим смириться. За все эти века молчания онаникогда не была одинока, никогда не страдала от полной изоляции. Все не такпросто, дело не только в сидящем рядом Энкиле или в Мариусе, приносящем дары,все было глубже, бесконечно более важно, никогда она не вела войн разума стеми, кто ее окружал, в полном одиночестве!

По ее щекам катились слезы. Две ярко-алые полосы. Ее губырасслабились, брови мрачно сошлись на переносице, но просветленное выражение нина миг не покинуло ее лица.

– Нет, Лестат, – повторила она. – Ты не прав.Но мы должны довести дело до конца. И если, ради того чтобы ты тесно прижалсяко мне, им придется умереть – каждому из них! – пусть будет так. –Она раскрыла объятия.

Я хотел увернуться, хотел ответить грубостью на ее угрозы,но она приближалась, а я не двигался с места.

Мы были здесь, рядом, – дул теплый карибский бриз, ееруки гладили мою спину, пальцы скользили по моим волосам… Вливающийся в менянектар переполнял сердце. И наконец-то ее губы на моем горле… ее зубыстремительно пронзают мою плоть… Все так же, как тогда, давным-давно, в храме!Ее кровь смешивается с моей кровью. И оглушительно грохочет ее сердце. Да! Этобыл экстаз, но я все же не мог сдаться, не мог, и она это знала.

– Дворец оказался таким же, каким мы его запомнили,разве что, возможно, еще роскошнее благодаря награбленным в покоренных земляхтрофеям. Еще больше золотых тканей, еще более яркие картины, в два раза большерабов, словно служивших простыми украшениями, их худые обнаженные тела былиувешаны золотом и драгоценностями.

На сей раз нас поместили в царскую камеру с изящнымистульями и столами, на которых стояли блюда с мясом и рыбой, пол был устланкрасивым ковром.

Потом, на закате солнца, во дворце раздались приветственныевозгласы в честь прибытия царя и царицы, весь двор вышел им поклониться,распевая гимны красоте их бледной кожи и мерцающих волос, а также телам,чудесным образом излечившимся после нападения заговорщиков. Эхо разносило этихвалебные песнопения по всему дворцу.

Но по окончании этой небольшой церемонии нас препроводили вспальню коронованной пары, где впервые, при тусклом свете отставленных подальшеламп, мы своими глазами увидели произошедшую с ними перемену.

Перед нами были два бледных, но великолепных существа, вкаждой детали походившие на тех, кого мы еще недавно видели здесь же. Но теперьот них исходило сверхъестественное сияние, их кожа уже не была кожей, а ихразум перестал всецело оставаться их разумом. Но, как каждый из вас можетсебе представить, они были прекрасны. О да, прекрасны, словно луна сошла снебес и наделила их своим светом. В дорогих одеждах, они стояли средиослепительной золотой мебели, и устремленные на нас глаза блестели, словнообсидианы. И тогда совершенно новым голосом, в котором, казалось, звучаламузыка, царь заговорил.

«Хайман рассказал вам, что с нами стряслось, – началон. – Вот перед вами двое благословенных великим чудом, ибо мывосторжествовали над смертью. Теперь мы стоим намного выше человеческихпотребностей и ограниченности, мы видим и понимаем то, что ранее ускользало отнас».

Но с царицы моментально слетел показной блеск. Шипящимшепотом она произнесла:

«Вы должны объяснить нам! Что сделал ваш дух?»

Мы оказались в еще большей опасности, и я попыталасьпередать это предостережение Мекаре, но царица тут же засмеялась.

«Думаете, я не знаю ваших мыслей?»

Но царь умолял ее молчать.

«Пусть ведьмы воспользуются своей силой, – сказалон. – Вы же знаете, мы всегда относились к вам с почтением».

«Да, – усмехнулась царица. – А вы наслали на насэто проклятие».

Я сразу же заверила ее, что мы этого не делали, что, покинувцарство, мы сдержали слово и вернулись обратно домой. Пока Мекаре молча изучалаих, я молила их понять, что если это и сделал дух, то лишь по собственнойприхоти.

«По прихоти?! – воскликнула царица. – Что значит –по прихоти?! Что с нами произошло? Кто мы?»

С этими словами она приподняла губу, давая нам возможностьлучше разглядеть ее зубы. Во рту выросли клыки – крошечные, но острые как ножи.Царь продемонстрировал нам такую же перемену.

«Чтобы удобнее было пить кровь, – прошептал он. –Знаете ли вы, что для нас жажда? Мы не можем ее утолить! Ради нашего насыщенияумирают по три-четыре человека за ночь, но мы отправляемся спать в мукахголода».

Царица вцепилась в волосы, как будто едва сдерживала крик.Но царь придержал ее за локоть.

«Дайте нам совет, Маарет и Мекаре, – попросилон. – Чтобы мы поняли суть этого превращения и знали, как использовать егово благо».

«Да, – проговорила царица, пытаясь прийти всебя. – Ибо подобные вещи не происходят без причины…»

Потом, словно потеряв уверенность в себе, она умолкла. Да,казалось, что ее прагматичный взгляд на вещи, и без того ищущий оправданий,разбился вдребезги, в то время как царь держался своих иллюзий, как это всегдаделают мужчины вплоть до самой старости.