– Вот, камеру привел, – сказал Аркадьич капитану иприклеился глазами к трупу.

– Хорошо. – Капитан был лаконичен. Но, увидев меня,разразился более пространной тирадой:

– Вам бы не стоило приходить сюда, девушка.

– Я не девушка, а режиссер съемочной группы, – решиласьстойко придерживаться выбранной линии поведения.

– Здесь режиссировать нечего. – Капитан едва сдерживалярость.

Я сочла за лучшее не вступать в дискуссии и промолчала.

Случившееся произвело на всех удручающее впечатление.Говорил только капитан. Вернее – кричал. Иначе расслышать друг друга былоневозможно.

– Ну, что скажете, доктор? – обратился он к братку,возившемуся возле трупа.

Старпом Вася лежал возле одного из работающих двигателейлицом вниз, широко раскинув руки. Одежда его была изорвана во многих местах:должно быть, падая, он немилосердно бился о клапаны, трубы и арматуру, паутинойопоясывающие все машинное отделение. А стопы старпома были неестественновыгнуты, да и само тело, набитое раздробленными костями, больше напоминаложеле. Именно так выглядят люди, упавшие с приличной высоты. Мой вгиковский другИван, когда-то давно выпавший из окна общежития, лежал в точно такой же позе.Тогда, много лет назад, при виде его тела я не испытала ничего, кромеисступляющей, разрывающей голову боли. Теперь же мной овладел страх.

Страх – и больше никаких эмоций.

Чтобы хоть как-то заглушить его, я придвинулась кгубернатору и тихонько спросила его:

– Кто этот парень?

– Старпом, – так же тихонько пояснил Николай Иванович.– Черт возьми, замечательно начинается путешествие… Это дурной знак… Оченьдурной. Не знаю даже, что делать…

– Да нет же, я знаю, что это старпом. Я имею в видупарня, которого капитан назвал доктором…

Губернатор обернулся и укоризненно посмотрел на меня: надоже, какая железобетонная дамочка, эмансипированная сучка без сердца,продвинутая потаскушка без капли сострадания, ты бы еще спросила, какой маркичасы болтаются на запястье у трупа…

Черт возьми, почему же меня так интересует этот ярко выраженныйбраток, почему я цепляюсь за самые нелепые детали, например, за развязанныйшнурок правого ботинка старпома? За аккуратную заплатку на его кителе, унакладного кармана, почему я раньше этого не замечала? Должно быть, старпомВася Митько, перед тем как стать шантажистом, вполне удачно штопал себе носки…

– Этот парень, – тупо повторила я, – кто он?

– Говорят, крупный нейрохирург. Возглавляет клиникугде-то под Питером…

Надо же, крупный нейрохирург. Он крупный нейрохирург, а ты,Ева, совершенно хреновый психолог, бездарный последователь теории Ломброзо!Принять уважаемого человека, почти медицинское светило, за бандита с большойдороги, за рэкетира со стажем, за владельца привокзального стриптиз-бара ибанальной “Моторолы”! Нет тебе прощения, Ева!.. Интересно, кем же тогдаокажется второй браток – специалистом по коронарному шунтированию илипрофессором-ортопедом?..

– Что скажете, доктор? – снова повторил капитан.

– Что тут скажешь! – Доктор поднял голову. – Я ведь несудмедэксперт. Могу только констатировать смерть…

– Подождите, доктор. – Капитан обратился к Вадику. – Выпока снимайте все, что говорит доктор, и… Само тело тоже снимите. Чтобы всебыло зафиксировано. Сами понимаете, что оставлять здесь тело надолго нельзя.Кассету потом отдадите мне. Все ясно?

– Вполне, капитан. – Вадик тотчас же навел объектив нанейрохирурга (как же все-таки я могла так ошибиться?!) и застрекотал камерой.

Доктор, возившийся у трупа, продолжил:

– Итак, смерть наступила в два двадцать семь. Сталобыть, пятьдесят пять минут назад…

– Вы так точно можете установить время?

– По часам, капитан, только по часам. – Нейрохирургосторожно приподнял руку старпома и указал на запястье:

– Часы механические, и потому остановились, разбилисьот удара. Так что мы можем констатировать момент смерти довольно точно. Чтоеще? Кроме повреждений, связанных со спецификой травмы, никаких иных мною необнаружено.

– Что вы имеете в виду?

– Следы от огнестрельного ранения, например, – простосказал нейрохирург. – Или колотые раны, свидетельствующие о применениихолодного оружия.

Капитан нахмурился и внимательно посмотрел на доктора:

– Вы хотите сказать…

– Версию убийства я бы тоже не стал отбрасывать. –Нейрохирург неожиданно осклабился, обнажив неровные и крупные зубы. – Хотя…

– Хотелось бы ее отбросить, – надавил капитан.

– Ничто об этом не говорит. Покойный был довольнокрупным человеком… Завалить такую тушу, да еще без борьбы, – довольнопроблематично… И потом, судя по всему, он основательно набрался перед смертью…Разит, как от винной бочки, простите за живописную подробность…

Закончить нейрохирург не успел: в машинном отделении, всопровождении Суздалева, появился адвокат Альберт Бенедиктович в роскошномбархатном халате, натянутом прямо на пижаму. Из пижамных брюк торчали егооплывшие, покрытые жесткими рыжими волосами щиколотки, а холеная борода сбиласьнабок.

Толстый адвокат тяжело дышал и то и дело промакивал носовымплатком вспотевшую лысину. Судя по всему, второй помощник уже ввел адвоката всуть трагического происшествия со старпомом, и Альберт Бенедиктович сразупринялся за дело.

– Разойдитесь, не стоит толпиться возле трупа, –прощебетал он, раздуваясь от чувства собственной значимости. – И вообще,слишком много людей.

Бедный толстяк Альберт Бенедиктович, видимо, лавры следователяпо особо важным делам никогда не давали тебе покоя. Или слава комиссара Мегрэ.

Кряхтя и отдуваясь, Альберт Бенедиктович опустился начетвереньки перед трупом старпома и принялся внимательно изучать его.

– Кто первым обнаружил тело? – наконец спросил он.

Капитан вытолкнул из толпы моториста Аркадьича:

– Он!

– Когда это произошло?

– Недавно… Точнее я не знаю. И времени не засекал.

– Печально, печально… – К Альберту Бенедиктовичуподошел нейрохирург и что-то шепнул ему на ухо. – Ага, понятно.

Услышав версию о часах и таким образом точно восстановиввремя, адвокат несколько успокоился.

– Вы слышали стук падающего тела? – снова обратился онк мотористу. – Вы видели, как все это произошло? Вы вообще заметили что-нибудь?Подозрительный шум, например.

Затравленный Аркадьич неожиданно для себя стал главнымдействующим лицом. И после долгого напряженного раздумья подал соответствующуюреплику: