Я боюсь подходить к женщине под «зонтом». Ноги словно деревянные, и букет в руке становится тяжелым, словно гиря. Она вдруг резко оборачивается в мою сторону, смотрит чужими глазами, и мне хочется взвыть, задрав голову к разодранному сизому небу.

- Мальцев, я заждалась. Сколько можно? Больше никогда не заставляй меня мерзнуть.

Тонкие ноздри красавицы раздуваются от ярости, и глаза сияют в танце блестящих кристаллов танцующих безумный танец в воздухе, словно драгоценные бриллианты. Женщина прекрасна, словно снежная королева. Но это не Лера. И то, что я принял за пальто – дорогущая шубка, цвета топленого молока, купленная мной с барского плеча. Моя жена никогда бы не надела на себя доху из шкурок убитых животных. Тряслась над букашками, не убивала, если глупые заползали в наш дом. Подсаживала на лист белой бумаги, и выносила на балкон, давая им возможность вернуться в мир, который их ждал. Блаженная – смеялся я, а она тихо улыбалась, подставляя солнцу конопатый нос.

- Жель, я бы не пришел, если бы знал, что это ты меня ждешь,- честно говорю я, протягивая ей букет, который начинает мне жечь пальцы, словно ядовитый плющ. Следы на снегу. Они нормального размера и это бесит. Просто убивает.

- Почему? Мальцев, скажи мне, почему ты всегда такой козел?- хмурит искусственные бровки «Снежная королева».

- Жель, я женат? Ты должна это знать. Любовницы обычно осведомлены о наличии супруги у их партнера.

Нарисованные бровки ползут вверх. Кажется, что красотку сейчас просто вырубит, как перегревшийся доисторический телевизор.

- Нет. Мальцев. Ты никогда не был женат,- наконец выплевывает Желька. – Нахрена бы ты мне тогда сдался? У меня в отношении тебя были определенные планы.

- А теперь?

Я знаю ответ на вопрос, и потому улыбаюсь. Я ей не нужен. И позвала меня сюда эта хищница, чтобы сообщить о том, что она не может продолжать встречаться с нищим инвалидом, оказавшимся за бортом жизни. Понимает, что с формулировкой, с которой меня вышибли с работы, я больше никогда не найду приличного места. Больше нет Евгения Мальцева – перспективного и самоуверенного. Теперь мой удел влачить жалкое существование. Квартиру придется продать, осесть на шее родителей и ждать закономерного конца.

- Завтра я буду тебя ждать. Заберешь вещи. Жень. Я не могу больше надеяться на чудо. Года то идут. Мне нужно устраивать жизнь. Понимаешь?

В ее голосе нет и капли раскаяния, и эти жалкие театральные попытки просто смешны. Даже не хочется отвечать. Лишь киваю. Цветы на снегу выглядят неестественно. Желька их отбросила уходя, как ненужный мусор. Жалко. Такая красота умирает, замерзая на белом покрывале. Хочется поднять их и согреть. Но я понимаю. Что это уже не поможет лохматым эустомам. И самое страшное, что я чувствую, как умирает моя надежда на то, что я найду ее – мою Леру. Умирает вместе с этими яркими созданиями.

Домой. Бегом. К ее воспоминаниям. Тетрадь меняется. Я заметил это вчера. Теперь на ней нарисованы заснеженные переплетения корявых ветвей. Они притягательны и страшны одновременно. Надо дочитать до конца. Может там я смогу найти ответы на свои вопросы. А почему бы мне сразу не заглянуть в конец? Какой же я глупый.

Лера (выдержки из дневника)

12.02. 2014

Знаете, как бывает страшно? Когда задыхаешься от липкого ужаса, пытаясь скрыться от монстров выползающих из всех уголков твоего личного ада. Ты вешаешь замки на адские врата, запечатываешь воспоминания, загоняя их в клетки собственного разума. Но достаточно легкого толчка, чтобы все твои многолетние труды провалились в тар – тарары.

Я так и не смогла подняться. Лежала, свившись в тугой узел своих воспоминаний, словно в кокон.

Женька пришел через час, поднял меня на руки, и прошептал «Прости». Впервые я ничего не почувствовал. Его прикосновения не смогли меня оживить. Это страшно.

Прости – такое простое слово. Это очень легко – простить душой. И очень трудно – простить разодранным в лоскуты сердцем. Это невероятно просто сказать – я не злюсь. Только вот в нашей голове живет такой страшный зверь как память. Она страшнее монстров, прячущихся в душе. Она коварна и мстительна.

- Жень, я не злюсь,- вру я, стараясь поверить в правдивость своих слов. Он пахнет алкоголем, чужими прикосновениями, и я больше не чувствую его своим. Сегодня мне впервые за долгие месяцы хочется исчезнуть.

- Лер, я тебя люблю.

Сердце замирает, а потом пускается в галоп. Я так долго мечтала услышать эти волшебные слова. А он говорит их именно сейчас. Тогда, когда мне их не надо. Мне не хочется их сейчас.

- Просто у меня тяжелый период. Потерпи моя девочка.

Его губы жалят меня, оставляя на теле болезненные ранки. Руки мужа сдирают с меня пижаму. Противно.

- Нет! – кричу я, держась за обрывки тряпок. Я слепну. Это снова во мне. Этот страх, который я не могу контролировать. Я снова там, в маленькой подвальной комнате. В тот день мне исполнилось восемнадцать. И именно тогда я поняла, что только я смогу себя защитить. Я сделала все, чтобы обезвредить того монстра. И теперь мне страшно, что я сама их создаю. Мой Женька. Милый, любимый, такой родной. – Не трогай меня.

- Лер, я больше никогда не обижу тебя,- шепчут его губы. Он напуган, наверное даже больше меня. И я сдаюсь. Я снова ему верю.

Вера – наверное это самое коварное изобретение высшего разума. Она бывает слепой, и никогда не бывает обоснованной. Это просто невозможно. Можно верить в то, что земля стоит на трех слонах, гарцующих на спине несчастной черепахи, или в то, что завтра все люди на нашей планете сойдут с ума и ходить на руках. Это не означает, что так оно и будет. Но ведь нам никто не запрещает верить в это, или в то, что у нас все будет хорошо. Только вот мы не никогда не можем сразу принять очевидного – все, во что мы верим, всего лишь наши потаенные желания. Оправдывая свершенные нами же самими глупости. Мы продолжаем существовать рядом со «своей прелестью», умирая душой, превращаясь в высосанных полутрупов, но все равно верим в светлое будущее.

Я снова ему верю, потому что так мне спокойно. Так я поддерживаю иллюзию всепоглощающего счастья.

Женька напуган, и мне это даже немного нравится. Жаль, что только страхом можно пробудить в нем любовь ко мне. И снова я выдаю желаемое за действительное. Любовь не бывает насильственной.

Я сижу в ванной, куда принес меня муж, и блаженно жмурюсь от пенных пузырьков и прикосновений сильных рук к моей разгоряченной коже. Женька меня моет, так аккуратно, словно боится, что я сейчас растаю, как кубик сахара в горячем чае.

- Я тебе сейчас противна?

Он смотрит на меня с удивлением. Конечно я омерзительна – взрослая тетенька писающаяся в штаны. Давненько со мной такого не случалось, с тех пор, как умер мой персональный демон. Раньше, во время его опытов над моим телом, сознанием, психикой, подобным образом я пыталась вызвать у него отвращение к себе, взять минутную передышку. Видимо просто сработал инстинкт. Отец приходил в ярость.