- Так, все хватит. Иди поправь здоровья, этого с лихвой хватит,- терпению мужика приходит конец.

В моей руке оказывается банкнота в двадцать евро. Я смотрю на деньги и мне противно. Я не смог дать ей такой жизни, а этот самовлюбленный хлыщ сделал странную Лерку счастливой.

- У мамы завтра выставка, - беззубо улыбается девочка. – Мам, я этого дядьку знаю. Это он приходил в твою мастерскую. Помнишь?

- Простите нас. Женечка страшная фантазерка,- начинает оправдываться Лера, ежась как маленькая птичка.

Что это? В ее глазах страх. Я не раз видел это затравленное выражение в ее глазах. Лерка, да что же происходит?

- Я вас поздравляю с выставкой. Вы этого достигли трудом. Я знаю. До свидания.

Встаю со скамейки и бреду по аллее, чувствуя между лопаток тяжелый взгляд своего соперника. Мне не хочется быть причиной чего - то дурного.  Завтра выставка. Я буду на ней. Думаю найти галерею не составит труда в век развитых технологий. Мне нужно разобраться со своей жизнью. Нужно срочно. У дочки Леры ее конопатый нос, русые волосы, но смотрит на мир она моими глазами.

Лера (выдержки из дневника)

15.04.2015

Ночь. Она такая длинная, если проводишь ее в ожидании. Женьки нет. Он снова на встрече. На стене тикают часы. Такие старинные ходики, которые я нашла на уличном развале. Женька был недоволен моей покупкой, но сдался. Он изменился. Стал более внимательным, терпеливым и трогательно нежным. Вчера мы ходили в наш парк. Он раскачивал меня на скрипучих качелях, заставляя задыхаться от восторга. Я хотела ему сказать...

Вчера я узнала о чуде. Точнее оно случилось раньше. Но то что я стала обладательницей волшебного дара я узнала только вчера. Я беременна. Это так восхитительно и в то же время душа свивается в ком от страха. У нас только что получилось стать единым целом, и вдруг  такая невероятная новость. Странно, что я боюсь сообщить своему мужу эту потрясающую новость. После нашего разговора прошел целый год. Мы с Женей больше не возвращались к этому вопросу. И я не знаю, изменилось ли что – то в его мировоззрении за это долгое время. Год это же много? И мне страшно, вдруг маленькая жизнь, зародившаяся под моим сердцем, разрушит этот хрупкий морок. Я держу в руке маленький картонный прямоугольник, на котором горят две бордовые полоски, умирая от рвущих душу противоречий.

Скрежет ключа в замке застает марево рассвета в тот самый радостный утренний миг пробуждения птиц, орущих дурниной в раскрытые окна. Тихий — тихий звук, в ранний утренний час,кажется грохотом небесного войска, падающего на грешную землю. Он предвещает неотвратимость судьбы, и я чувствую, что меня тошнит. Впервые за все время моего интересного положения.

Квартира заполняется запахом, все еще холодного, но хрустально чистого весеннего утра, так не вяжущегося с перекликающимися с ним ароматами алкоголя и табака.

- Лерка, утро же,- дурашливо улыбается Женька. Ну как можно на него сердиться и обижаться? – Ну, Лерчик – перчик, мы же договаривались, что ты не будешь дуться.Это часть моей работы. Не смотри на меня так. Лучше сваргань чайку. Того, вкусного, с розовым листом и этим как там его?

- Кипреем,- рассеянно отвечаю, глядя, как мой ненаглядный снимает с себя брюки, смешно подскакивая. Только вот смотрю я не на крепкие мужские ноги и не на упругий мужской, поджарый зад. Нет, я смотрю на белоснежные «боксеры», обтягивающие вышеозначенную часть тела, которые покупаю ему с упорством маньяка, а потом довожу до снежного цвета, используя различные хитрости. Я хорошая жена. Мама меня учила быть лучшей супругой для своего мужчины. У нее то это очень хорошо выходило. Настолько, что она предпочитала не вмешиваться в опыты своего благоверного – монстра. Проще же на вмешиваться – очень удобная позиция. И я смотрю на выхоленную мною ткань, на которой в районе гульфика красуется жирное, ярко вишневое пятно, оставленное чьими – то жадными губами, и чувствую как в груди свивается пружина. И понимаю, что если она выстрелит, то будет взрыв разрушительной силы. Поэтому просто отвожу глаза. Не видеть – это ведь так легко. Делать так, как делала моя мать. Просто не смотреть.

- Я беременна,- шепчу тихо, но он слышит. Замирает на месте, так и не избавившись от костюмных брюк. Странный. И смотрит вроде растерянно, но в глазах решимость. – Жень, послушай...

- Мы это обсуждали.

Интересно, куда делся тот виноватый Женька, который пять минут назад скакал на одной ножке? Сейчас он превратился в колючую, усеянную смертоносными шипами, ледяную статую. Уколешься - умрешь от яда, разносящегося по венам ледяной стужей.  Неужели все мужчины так реагируют на новость о скором ребенке? Тогда становится понятным странная, ненормальная реакция на меня моего отца.

Я ведь в детстве думала, что так все живут. Так как я, в пряничном домике. А потом пошла в школу и случайно попала в гости к моей соседке по парте. Мы наверное дружили с ней. Я увидела, как живет она – беднее меня, голоднее, но в их доме жило счастье. И я посчитала, что дружить со мной девочке не стоит, чтобы не испачкаться, не замараться общением с пленницей подвальной комнаты. А еще, я побоялась звать ее к себе в гости. Испугалась, что монстр затащит и ее в свои паучьи сети.

Я просто хочу, чтобы в нашей семье было так же, как у той девочки. Я даже не помню ее имени. Только непогрешимое, недоступное мне блаженство . Разве это так много?

- Жень, для меня это важно. Мне нужен кто – то, кто будет во мне нуждаться. Не так как ты. Я хочу чтобы меня любили.

- Я же говорил, что тебя люблю,- кривит Женька губы. Он делает так всегда, когда недоволен или злится, что не владеет ситуацией. А это случается очень редко.

- Мне мало твоей любви.

Я хочу кричать, но с губ срывается лишь тихий шепот.

- Тогда тебе нужно правильно расставить приоритеты,- выплевывает он, направляясь в ванную.- Это все, что я тебе могу обещать.

А на тумбочке разрывается телефон. И он его слышит, но не обращает внимания. И у меня от мелодичных трелей начинает раскалываться голова. Приоритеты. Какое дурацкое слово.

- Лера, дочка,- искаженный голос мама Светы звучит встревоженно.- У вас все хорошо? Мне сон приснился.

- Я беременна,- всхлипываю в трубку. Мне больше не с кем поделиться своим несчастным, никому не нужным счастьем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍