День восьмой (18:00)

Ей так важно было, чтобы я ее понял. Я знаю. А я не смог принять, не захотел. Мне не нужен был этот ребенок. Почему? Я не хотел делить ни с кем свою женщину. Даже с этим несчастным маленьким существом, зародившимся в утробе жены. А еще я боялся. Да, всю жизнь я боюсь только одного – ответственности. Отцовство – это же не только «заделывание» нового человека. Я вспоминаю папу, который готов был за нас с Лилькой шагнуть в огненную пропасть и понимаю, что я то не был тогда способен на такой шаг. Я просто наверное не понимал, как можно любить кого – то сильнее собственной жизни. Не понимал. И потому страшно злился. На то, что Лерка не послушалась, на мать, прискакавшую через час, после ее лепета в телефонную трубку. На радостное безумие, которое мама притащила в наше семейное гнездышко. На бурные восторги, и умилительный щебет, возле живота моей жены. Я бесился от того, что теперь мне предстояло смириться. Лерка, сама того не ведая, заполучила непобедимого союзника. Мама бы просто сжила меня со свету. Да. Я поплыл по течению, малодушно надеясь на то, что все еще может измениться само. Занял позицию уличного плута, который ждал или смерти падишаха, или гибели осла. Вернись я обратно сейчас, я бы валялся в ногах у Леры, ходил бы с лицом счастливого дебила и рпел песни в пупок обиженной мною женщины. Я завидую. Да, завидую тому, что кто - то все же смог дать ей то, что она желала.

Эти дурацкие часы на стене моей комнаты. Их тиканье отдается набатом в моей голове, и нет спасения от безумного бега стрелок по замкнутому кругу. Я их видел эти часы. Но не здесь, не в моем детском убежище.

Гудит старенький компьютер, так что кажется он собрался на взлет. Душная жара, мешает дышать.

Эта реальность убийственная, разрушающая. Или наоборот? Мне кажется я просыпаюсь после долгого анабиоза.

Все не так просто. Очень не просто. Галерею нахожу быстро. Она находится в историческом центре нашего огромного города и занимает целый особняк, принадлежавший ранее какому – то купцу, или знатному вельможе. Красивое здание на фото, украшенное колоннами и причудливой лепниной. Даже со снимка все дышит роскошью и огромными деньгами. На выставку не попасть просто так. Кулуарное мероприятие. Оно и анонсируется, как закрытый показ. Туда нет хода простым смертным. Вывеска на фасаде скромная и название странное «ЕвАрт» но я знаю что означают первые две буквы. Это начальные буквы моего имени.

Заставляю себя подняться и бреду в коридор. К домашнему телефону. Я думал их давно уже отменили за ненадобностью. Но сегодня нашел в прихожей моих родителей допотопного монстра, с кнопочным набором. И так мне захотелось позвонить по нему самому себе в прошлое.

- Лиль,- хриплю я в трубку.- Мне нужна твоя помощь. Помоги.

- Жень. Что – то случилось? Подожди, я сейчас выйду в коридор. Я на работе,- слышу встревоженный голос сестры. Странно, что ее так взбаламутило? И шаги ее дробные, легкие, торопливые отдаются в мембране телефона.- Говори, что – то с отцом?

- Лиль, просто мне нужна от тебя помощь? Странная реакция на мой звонок,- говорю спокойно, но в душе бурлит странное волнение.

- Ты никогда мне не звонишь,- выдыхает Лилька, тихо всхлипнув. Напугана? Моя несгибаемая сестра? Так разве бывает? – Только если случилось что – то такое, с чем ты сам не можешь справиться.

- Я козел, Лиль, - то ли спрашивая, то ли утверждая ухмыляюсь я.

- Еще какой,- выдыхает моя сестренка. ЕЕ отпускает напряжение, я это слышу. – Козлище просто. Зачем отцу «настучал» про байк? Я хотела приехать и тебя порешить на месте. Вы ведь ничего не измените уже. Я дорабатываю последнюю неделю и в путь. А у папы больное сердце. Ему лишние нервы ни к чему.

- А ты думаешь, что прибавишь ему жизни, если с тобой случится горе? Умоляю тебя, не становись Синицей. Останься простой, моей любимой сестренкой.

Вопрос сам срывается с моих губ. Оказывается, любить – это очень легко. И переживать за тех кого любишь – нормально. Не зазорно.

- А Синица звучит,- хихикает Лилька.- Спасибо за идею, ведроголовый. За это я исполню любое твоё желание. Но только одно. А то знаю я вас...

- Достань мне билет на закрытое мероприятие. Ты можешь, я знаю.

- И куда же ты намылился, неугомонный?

- Хочу посетить выставку одной художницы. Галерея «Ев Арт». Завтра.

- Я не волшебница, ведроголовый,- в голосе сестры нет насмешки, скорее озадаченность. Я знаю, она сейчас роется в толстенной записной книжке, перебирая знакомых, которые свернут горы, стопчут три пары чугунных башмаков ради Лильки, но достанут то, что нужно неугомонной птичке – синичке, которая всегда и всем приходит на помощь. У моей сестры куча знакомых, знакомых – знакомых, и прочих благодарных поклонников. Она как Чип и Дейл в одном обличии, всегда и всем спешит сделать приятное. И люди платят ей чеканной неразменной монетой любви, возвращая благо.

- Но ты же учишься быть ею, Лилек.

- Ты всегда знал. Как сыграть на тонких струнах моей души, мелкий ты засранец.

Ее смех. Как же давно я с ним попрощался. Не думал, что получу второй шанс. И снова не смогу ничего изменить. Эта беда неотвратима. Записана где – то в небесной канцелярии. Говорят, что хорошие люди нужны там, на небесах. И отец не сможет ничего сделать. Даже после того, как я сказал, что его дочь покупает байк и будет рисковать своей умнющей головой. Он не смог противостоять року, оказался не таким уж всесильным. Только теперь будет хуже. Ему некого будет винить. Просто есть события, променить которые мы не в силах. Из ненормальных, розововолосых рокерш наверное получаются самые лучшие ангелы, мчащиеся беспечно над судьбами людей, которым нужна их помощь. Но почему? Почему для того я должен терять?

- Перезвоню,- выдыхает Лилька и отключается.

Она сказала это и тогда. В тот день, когда вознеслась к своим небесным коллегам. Только тогдашнее ее «перезвоню» было горьким и злым, как перец халапеньо. Именно в тот самый миг я начал понимать, что все чем я живу и для чего. ломая пальцы карабкаюсь на призрачный Олимп – обычная фикция, выстрел холостым в воздух. Смутное, почти неосязаемое понимание только начало зарождаться в моей душе.

Лерка. Именно в тот чертов день она начала исчезать. Нет, ее тело жило рядом со мной, но вот душа. Она испарялась, как сладкий эфир из нашего дома.

- Ты настоящий козлина,- сказала мне тогда Лилька, впервые в жизни встав на сторону посторонней ей женщины.- Никогда не думала, что именно ты станешь бездушной скотиной, Жека.

А я и был этой тварью, и мысленно согласился с правотой ее злых слов. Я просто сбежал, потеряв где — то по дороге мужика в себе. Унес ноги от черного горя, поселившегося в свежеотремонтированной, новой квартире. Стыдно мне было? Нет. Это был не стыд. Это было лютое, разрывающее мой мир, злое бессилие.

Именно в тот день мы потеряли то, что еще даже не видели, не брали на руки и не прижимали к груди. Ее должны были звать Женькой. Маленькую девочку с глазами цвета весеннего неба.