Кэти была разочарована и даже не пыталась скрыть этого:

— Мы не сможем. Мне нужно поехать к родителям на Деньпоминовения. Во вторник я не работаю, но в среду обязательно надо быть в офисе.— Ей очень хотелось провести с ним все время, которое у них осталось, и Кэтирискнула:

— Может быть, поедем завтра к моим родителям?

Он замешкался, и Кэти подумала, что он прав.

— Да, это плохая мысль. Тебе они не понравятся, да и ты им,наверное, тоже.

— Потому что они богаты, а я нет? — слабо улыбнулся Рамон. —Кто знает, может быть, они мне понравятся, несмотря на их богатство.

Кэти невольно улыбнулась тому, как он легко разрешилпроблему. Он уверенно притянул ее к себе. У него была обаятельная улыбка, онасмягчала его зрелую красоту и придавала ему мальчишеский вид.

— Давай вернемся ко мне.

Рамон кивнул, и Кэти пошла собирать свои вещи. Тем временемон наполнил два бумажных стаканчика виски, добавил воду, лед и присоединился кней. Когда они добрались до маленького внутреннего дворика, Кэти удивилась,что, вместо того чтобы войти внутрь, Рамон поставил стаканчики на маленькийстолик между двумя шезлонгами и растянулся на одном из них. Почему-то онаожидала, что они продолжат беседу в постели…

Со смешанным чувством разочарования и облегчения онасвернулась клубочком напротив него в другом шезлонге. Он зажег сигару, и еекрасный кончик был единственной светящейся точкой в темноте. — Кэти, расскажимне про твоих родителей.

Кэти сделала спасительный глоток.

— По всем стандартам мои родители весьма богатые люди.Правда, десять лет назад они не были такими. Мой отец владел всего-навсегообычной бакалейной лавкой. Его удалось уговорить взять в байке ссуду, и онрасширил лавку до роскошного супермаркета. Дела пошли хорошо, и после этого оноткрыл еще двадцать других. Может быть, ты проходил мимо супермаркетов Конелли?

— Вполне возможно.

— Они наши. Четыре года назад отец вступил в загородный клуб«Форест Оакс». Он не так престижен, как «Олд Варсон» или загородный клубСент-Луиса, но членам «Форест Оакс» нравится считать его таковым, и мой отец построилогромнейший дом на территории клуба.

— Я спрашиваю о твоих родителях, а ты рассказываешь об ихденьгах. Что они за люди?

Кэти попыталась быть честной и объективной:

— Они очень любят меня. Мама играет в гольф, отец многоработает. Я думаю, что самым важным для них, кроме детей, является ихвеликолепный дом с хорошей прислугой, два «мерседеса»и… и членство в загородномклубе. Мой отец очень красив в свои пятьдесят восемь, а мать выглядит всегдапотрясающе.

— У тебя есть братья, сестры?

— И брат и сестра. Я самая младшая. Моей сестре Мауринтридцать, она замужем. Отец сделал ее мужа вице-президентом корпорации Конелли,и теперь тот ждет не дождется, когда отец уйдет в отставку. Моему брату Маркудвадцать пять, он красив. Марк не так претенциозен и жаден, как Маурин. Тавечно переживает, что Марк получит часть фамильного дела, когда отец уйдет вотставку, причем несравненно большую, чем она с мужем. Теперь, когда ты знаешьсамое худшее, ты все еще хочешь поехать со мной? Соберутся друзья и соседи моихродителей, а они не намного лучше.

Рамон потушил сигару и устало откинулся в шезлонге. — Тыхочешь, чтобы я поехал с тобой?

— Да, — решительно сказала Кэти. — Но с моей стороны этожелание эгоистично — моя сестрица скорчит очень кислую мину, узнав, на что тыживешь. А Марк способен выкинуть черт знает что, чтобы доказать, что он неМаурин, и тем еще больше смутит тебя.

Глубоким бархатным голосом, который она так обожала, Рамонспросил:

— Но все же ты хотела бы меня взять, Кэти?

— Я… просто не знаю.

— Тогда я думаю, что мне придется поехать.

Поставив стаканчик, он встал.

Кэти, понимая, что он собрался уходить, настояла на том,чтобы он остался выпить кофе. Причина этому была проста — она сейчас не сможетвынести его уход.

Кэти принесла кофе в гостиную на маленьком подносе и села насофу рядом с Рамоном. Они пили кофе в затянувшемся и все более и болеенеудобном молчании. Это молчание Кэти не в силах была ни прервать, ни понять.

— О чем ты думаешь? — наконец спросила она, изучая егоугрюмый профиль в неярком свете настольной лампы.

— О тебе. Вещи, важные для твоих родителей, важны и длятебя? — резко спросил он.

— Некоторые из них, полагаю, — согласилась она.

— И насколько они важны?

— По сравнению с чем?

— По сравнению вот с этим, — беспощадно прошептал он.

Его губы впились в ее губы, заставляя их раскрыться, чтобыона впустила его настойчивый язык, затем он положил ее на софу и прижал своимтелом. Кэти застонала, протестуя, и немедленно его рот смягчился. Рамон началневыносимое утонченное обольщение, заставив Кэти извиваться в диком желании.Его язык дразнил, проникал в глубь ее рта и медленно удалялся, когда онапыталась удержать его, пока Кэти не утонула в поцелуе. Когда он хотел поднятьголову, она обвила его руками за шею и задохнулась от поразительногонаслаждения — он сдернул верхнюю часть бикини, освобождая ее грудь и приникаяртом к розовым соскам. Рамон медленно и дразняще водил языком то вокруг одного,то вокруг другого соска, пока Кэти не захлебнулась от желания. Рамон взял себяв руки и слегка приподнялся над ней, его горящие глаза продолжали ласкатьвысоко поднятую грудь, соски, затвердевшие от его языка, губ, зубов.

— Кэти, прикоснись ко мне, — прошептал он. Кэти подняларуки, медленно касаясь тонкими пальцами его мускулистой груди, глядя, как онвздрагивает, а потом расслабляется.

— Ты прекрасен, — прошептала она. Теперь ее пальцы повторялиласки, от которых секунду назад задыхалась она.

— Для мужчины внешность не главное. — Он попыталсяподдразнить ее, но его голос стал хриплым от того, что ее руки делали с ним.

— Но что же я могу сделать, если ты прекрасен? Так же, какокеаны и горы. — Она легкомысленно позволила своим пальцам скользнуть вниз поего телу прямо к тому месту, где начинались плавки.

— Прекрати! — хрипло приказал он. Кэти остановилась ивзглянула в его лицо, потемневшее от страсти.

— Ты прекрасен, и ты такой сильный, — прошептала она, глядяв его горящие глаза. — Но такой нежный. Я думаю, ты самый нежный из всех, когоя знаю. Я даже не знаю, почему я так решила.