Дайна в последний раз судорожно всхлипнула и положила головуна грудь Лорел.

– Слезами горю не поможешь, верно? – сказала она.

– Я тоже так думаю, – отозвалась Лорел. – А почему бы тебене поспать, Дайна?

Девочка вздохнула – такой одинокий, несчастный звук.

– Наверно, не смогу. Я ведь уже спала.

А рейс № 29 продолжал свой полет к востоку на высоте 36 000футов со скоростью свыше 500 миль в час над черными равнинами Америки.

Метод дедукции. – Аварии и статистика. – Вероятныеобъяснения. – Давление в подводных трещинах. – Проблема Бетани. – Начинаетсяприземление.

– А вы знаете, эта девочка сказала нечто весьма любопытноепримерно час тому назад, – неожиданно произнес Дженкинс.

Девочка, о которой шла речь, снова спала, несмотря на своисомнения. Альберт Косснер тоже клевал носом, надеясь еще разок вернуться намифические улицы полуденного Томбстона. Скрипку в чехле он вытащил из верхнейбагажной секции и положил себе на колени.

– М-мм? – встрепенулся он.

– Извини, – сказал Дженкинс. – Я тебя кажется разбудил?

– Нет, нет, – заверил его Альберт. – Во всю бодрствую.

Он обратил на Дженкинса свои воспаленные глаза в знакдоказательства. Под глазами пролегли тени. Дженкинсу он напомнил енота,которого напугали, когда тот копался в мусорном баке. – Чего она сказала?

– Она сказала мисс Стивенсон, что вряд ли уснет, посколькууже поспала. До того.

Альберт некоторое время непонимающе смотрел на Дайну.

– Ну, вот она опять спит, – сказал он.

– Я вижу. Но дело не в этом, мой мальчик. Совсем не в этом.

Альберт подумал было сообщить мистеру Дженкинсу, что ТузКосснер – самый ловкий еврей к западу от Миссисипи и единственный техасец,выживший после сражения при Аламо, вовсе не «мой мальчик», но решил пропуститьэто мимо ушей… пока хотя бы. – Ну, и в чем тут дело?

– Я тоже спал. Заснул буквально до того, как капитан – нашпервоначальный капитан – включил сигнал НЕ КУРИТЬ. У меня всегда так. Поезда,автобусы, самолеты – только заведут мотор, я тут же отключаюсь. А как у тебя,мой дорогой?

– Что у меня?

– Ну, тоже засыпаешь? Ты ведь спал, верно?

– Ну спал.

– Мы все спали, понимаешь? Исчезнувшие люди не спали.

Альберт немного подумал над странной идеей.

– Пожалуй… может быть.

– А я тебе говорю, что мы вот тут – все спали. Люди, которыеисчезли, все бодрствовали.

Альберт снова обдумал его слова.

– Вообще-то, может быть.

– Для меня это пустяк, – почти благодушно сказал Дженкинс. –Я фантазирую в своих книгах ради куска хлеба. Дедукция – мой хлеб с маслом,если можно так выразиться. Ну сам подумай. Если кто-то бодрствует в тот момент,когда люди исчезают, уж наверняка закричал бы что-нибудь об убийстве, разбудиввсех нас. Верно?

– Пожалуй, что и так, – согласился Альберт в задумчивости. –За исключением того человека на заднем сиденье. Его и воздушный налет неразбудит.

– Прекрасно. Твое исключение учтено. Но ведь никто незакричал, верно я говорю? И ни один из нас не знает, что произошло. Отсюдаметодом дедукции делаю вывод, что исчезли только бодрствовавшие пассажиры.Разумеется, с экипажем.

– Да. Может быть.

– Мой мальчик, я вижу – ты встревожен. По лицу вижу, чтотакая идея, несмотря на всю ее логичность, у тебя в голове не укладывается.Могу я спросить – почему? Что-нибудь я упустил? – Выражение лица Дженкинсаговорило о том, что он в подобную возможность не верит, но что матушкавоспитала его вежливым человеком.

– Я просто не знаю, – признался Альберт. – Сколько нас тут?Одиннадцать?

– Да. Считая того человека в заднем ряду, который пребываетв коматозном состоянии, нас одиннадцать.

– Если вы правы, не должно ли нас быть несколько больше?

– А почему, собственно?

Но Альберт умолк, внезапно живо вспомнив картину своегодетства. Он был взращен в некоей теоретизированной сумеречной зоне родителями,которые не были ортодоксами, но и не были агностиками. Он и его братья росли,соблюдая большинство традиций (или законов, предписаний или как они там ещеназываются). Они отмечали Бар Мицвах, воспитывались на познании того, кто они,откуда пришли и что это могло для них означать. История, которую Альберт лучшевсего запомнил в детстве после посещений храма, касалась последней чумы,постигшей фараона, – мрачного дара Ангела Смерти Господня, явившегося утром.

Мысленно он представил себе этого ангела летящим не надземлей Египетской, а через рейс № 29 и прибирающим в страшное лоно своебольшинство пассажиров… не потому, что они позабыли окропить трапезу своюкровью агнца (или спинки своих кресел), а потому… потому…

«Почему? Потому – что?»

Ответа не было, и Альберт ощутил дрожь. И еще пожалел, чтоэта старая зловещая история пришла ему в голову.

«Мы летим, ковыляя, во мгле», – вспомнил он.

Но ничего смешного в этом не было.

– Альберт? – Голос мистера Дженкинса доносился словноиздалека. – Альберт, с тобой все в порядке?

– А, да… Я задумался вдруг. – Он прочистил горло. – Если всеспавшие остались здесь, то нас было бы по меньшей мере человек шестьдесят.Может, больше… Вы знаете, что такие рейсы называют «красный глаз»?..

– Дорогой мальчик, тебе не доводилось?..

– Вы не могли бы называть меня Альбертом, мистер Дженкинс?Так меня зовут.

Дженкинс слегка похлопал Альберта по плечу.

– Прости. Честное слово. Я не имел в виду разговариватьсвысока. Я, видишь ли, расстроен, а когда расстраиваюсь, я обычно отступаю, ну,вроде черепахи, которая прячет голову в панцирь. Только я отступаю в фантазии.Я словно играю в Фило Вэнса. Он был сыщиком – великим сыщиком, созданнымпокойным Ван Дайном. Ты, наверно, и не читал такого. Да и вряд ли кто-нибудьего читал в наши дни. А жаль. Короче, в любом случае я приношу извинения.

– Ничего, – ответил Альберт, чувствуя неловкость.

– Итак, ты – Альберт и отныне будешь Альбертом всегда, –пообещал Роберт Дженкинс. – Так вот, я начал было тебя спрашивать, летал ли тыраньше на «красноглазом»?