— Может. В жизни бывают вещи и вовсе невероятные. Вотодин мужик с девятого этажа упал и не разбился.

— Остри на здоровье, только я вчера у тебя была,цветочки поливала, и ничего в твоей квартире такого особенного не усмотрела. Иключи никому не давала. К цветочкам претензии есть?

— Нет.

— Тогда не обессудь.

— Ладно, приезжай в гости. Как-то я все это съестьдолжна?

— Вечером приеду, а сейчас мне некогда.

Я повесила трубку и задумалась. Не верить Наташке причин не было,однако мысль о том, что кто-то неведомый бродил по моей квартире, вселялатревогу. Мой дом — моя крепость. Вот тебе и высокие стены…

Тут телефон зазвонил, эта была Наташка.

— Слушай, ты золото с собой брала? Кольца, сережки?

— Нет. Зачем они на юге?

— Так проверь, а то, может, розочки оставили, а всевчистую выгребли. Видак цел? Их в первую очередь тащут… если взять нечего. Онлегкий и вынести без проблем…

— Чего ты городишь? — изумилась и.

— Цел?

— Цел.

— Слава Богу… А золото проверь…

Я пошла проверять. Открыла шкатулку и слабо икнула: сверхулежали деньги. Как любит выражаться Наташка, «не рубли, а деньги», то естьдоллары. Я извлекла пачку и пересчитала: тысяча «зеленых». Заглянула вшкатулку, на мое золото не позарились. Я принялась разглядывать пол, похлопываяпачкой долларов по коленке. И начала кое-что понимать. То, о чем я думала, мнене нравилось.

После обеда зазвонил телефон: Так как никто, кроме Наташки,о моем возвращении еще не знал, из ванной, где я в тот момент пребывала, явыскакивать не торопилась, а подошла не спеша, когда он прозвонил уже раз пять.Однако Наташкин голос я не услышала и никакой другой, кстати, тоже. На томконце провода интересно молчали, наслаждаясь моим заунывным: «Алло, я слушаю…»

Я повесила трубку и еще минут десять смотрела на телефон.Потом оделась, села в кресло и стала ждать.

Ждать пришлось недолго. Где-то через полчаса в дверьпозвонили, я глубоко вздохнула, собираясь с силами, и пошла открывать.

Сначала я увидела верзилу. Когда такие типы возникают передтобой, то глаз способен зафиксировать только их, а уж потом приходит чередвсяким мелочам: стенам, окнам и гражданам обычного роста. Мне понадобиласьминута, чтобы сообразить: на меня со счастливой улыбкой смотрит бывший пациентСтариков Юрий Петрович.

— Здравствуй, дочка, — сказал он. Я вздохнула исделала шаг в сторону, пропуская их в свое жилище. Они вознамерилисьпрошмыгнуть в комнату, при этом забыв разуться. Хотя в квартире и наблюдалсястойкий пылевой покров, это показалось обидным, и я сказала:

— Тапочки вот здесь, возле вешалки.

Юрий Петрович несколько суетливо вернулся в прихожую, снялботинки и облачился в тапочки бывшего мужа. Верзиле тапок не нашлось, онпотопал в носках.

Я приглядывалась к ним. Больше, конечно, к Старикову. Вверзиле рассматривать было нечего, а его ответный взгляд рождал в душесмятение. В общем, я смотрела на своего недавнего пациента. Выглядел оннеплохо. Куда бы ни отправился он тогда на «скорой помощи», а угодил кспециалисту. Меня так и подмывало спросить, куда и к кому, но вряд ли ониответят.

Юрий Петрович устроился в кресле, вытянул ноги в тапочках ис улыбкой разглядывал меня, а я его. Дорогой костюм из легкой ткани, светлаярубашка, золотые часы, волосы подстрижены и аккуратно зачесаны назад,неприятный желтоватый оттенок исчез, седина отливала серебром. Юрий Петрович нелишен был некоторого щегольства. В целом выглядел респектабельно. Золотые часынавели меня на мысль, и я ее высказала:

— Ваши вещи, часы и перстень, в милиции…

Он как-то небрежно махнул рукой, целиком поглощенныйсозерцанием моей особы. Мне это надоело.

— Цветы и продукты ваша работа?

— Моя, — сказал он и улыбнулся шире.

— Я вам что, ключи от квартиры оставила?

— Не сердись, дочка, — запел он. — Хотелсюрприз сделать. Думал, приедешь, порадуешься…

— Я и порадовалась при мысли о том, что кто-то бродитпо квартире в мое отсутствие.

— Прости старика, — убрав улыбку, попросилон. — Хотел как лучше, не сердись, очень прошу. Теперь на всем свете дляменя нет человека дороже, чем ты, дочка…

— Вот что, Юрий Петрович, — начала я, но он меняперебил:

— Зови меня дядей Юрой…

— Никакой вы мне не дядя, и я вам не дочка. Это первое.Второе: вы мне ничем не обязаны. Я врач, мое дело лечить людей. Что я и делаю.За свою работу я получаю деньги, называется зарплата. За розы спасибо, а вотденьги заберите. — Я поднялась, достала доллары и положила на стол. —Продукты тоже. Правда, банку икры я съела, не буду врать, съела совершенносознательно, а не по ошибке. Так что мы с вами квиты, и потому у меняубедительная просьба: появляться в моей квартире только по приглашению. Деньгиза аккумулятор верну через месяц, а сейчас, извините, не могу — отпуск.

Юрий Петрович слушал, разглядывая свои руки, и заметнопечалился.

— Не поняла ты, дочка, — вздохнул он. — Я,старый дурак, как-то все не правильно сделал… Не хотел я тебя обидеть, прости.И деньгами этими не за жизнь свою расплачивался. Я много чего повидал на светеи знаю: не все за деньги купишь. Потому и к тебе пришел, думал, если есть ещетакие люди, значит, не зря мы землю топчем.

— Спасибо за лестное мнение, — нахмуриласья. — Но это ничего не меняет.

— Что-то я все-таки не так сделал, — покачал онголовой. — Я ведь пока к кровати прикованный лежал, все думал — какподнимусь, к тебе поеду. И встреча наша не такой виделась. Прости, если что нетак. — Он даже поклонился.

У меня стойкое отвращение к театральный эффектам, чувствотакое, что тебя водят за нос. С другой стороны, он выглядел совершеннонесчастным, а особого повода злиться у меня не было: в конце концов, икру ясъела.

Подумав, я поднялась и сказала:

— Давайте пить чай.

— Ничего не надо, дочка, — забеспокоился ЮрийПетрович, но я уже шагала в кухню.

Через десять минут мы пили чай. За это время доллары состола перекочевали на полку. Я покачала головой, а Юрий Петрович засуетился: