— Что ты в самом деле, пусть лежат, вдруг понадобятся.Зарплата у тебя плохонькая, работа тяжелая. А мне куда деньги девать? Жены нет,детей не нажил, вот и мыкаюсь один на старости лет.

— Вам пятьдесят четыре года, и вы вовсе нестарый, — одернула я, очень уж он увлекся. — Вполне можете жениться идаже детей завести. Вот мой сосед, к примеру, так и сделал и живет припеваючи.

Юрий Петрович с готовностью засмеялся. Понемногу разговорналаживался, а вот чай мои гости не жаловали. Юрий Петрович сделал паруглотков, а верзила как замер возле стены, привалясь к ней спиной, так по сиюпору и стоял. Причем сразу и не решишь, то ли он стену, то ли она егоподдерживает.

Я ему из вежливости налила чашку, но он ее как будто незаметил, стоял и пялился в угол комнаты. Из любопытства и я взглянула: угол какугол, даже паука там не было, но ему чем-то понравился. Мне что, пусть.

Мой новоявленный дядька пел соловьем, я начала томиться, и,чтобы ему немного испортить настроение, поинтересовалась:

— А почему он стоит? — Хотя, по моему мнению, онправильно делал — ни мой диван, ни тем более стул такую тушу не выдержат. ЮрийПетрович запнулся на полуслове.

— Коля? — спросил неуверенно.

— Вот он, — ткнула я пальцем в верзилу. Колявсе-таки от угла оторвался и посмотрел на меня. — Он глухонемымприкидывается?

— Нет-нет, — очень серьезно ответил Юрий Петрович.

— Я знаю, что он говорящий, — заверила я. —Просто меня раздражают люди, которые стоят столбом и что-то за моей спинойвысматривают. Лучше бы чай пил.

— Я не люблю чай, — этим своим дурацким голосомзаявил верзила и на меня уставился. Было это обременительно для моих нервов, ужлучше пусть бы в угол смотрел.

— Ты о Коле плохо не думай, — ласково запел ЮркиПетрович. — Он парень золотой, мы с ним давненько друг дружку знаем, неодин пуд соли вместе съели. Это он с виду сердитый, а душа добрая…

— Да я верю, — пришлось пожать мне плечами, хотя вистинности сказанного я питала сомнения.

Коля взгляд отвел и вновь сосредоточился на стене. Мне сталолегче дышать. Чай остывал, и по всему выходило, что пора нам прощаться. Верзилаот стены отлепился, а Юрий Петрович поднялся.

— Спасибо за чай, дочка, — сказал он, и оба вприхожую потопали. С радостно бьющимся сердцем я отправилась следом. Вспомнилапро деньги, вернулась. Оба за это время успели обуться.

— Возьмите, — сказала я.

— Обижаешь, — покачал головой «дядя Юра».

— Я от вас деньги принять не могу, и обсуждать здесьнечего. За подарки спасибо. Желаю вам здоровья. Вид у вас цветущий, нопоберечься все равно не мешает. Всего доброго.

Юрий Петрович вознамерился что-то сказать, но я уже дверьраспахнула, и им ничего не оставалось, как выйти.

— До свидания, — сказали они дружно. Я слегкаудивилась, что верзила открыл рот, улыбнулась, кивнула и хлопнула дверью.

— Свалились на мою голову, — посетовала я изанялась уборкой.

Вечером приехала Наташка, узнав о визите, обрадовалась.

— И чего ты дурака валяешь? — набросилась она наменя. — Хочется ему поиграть в доброго дядьку, ну и на здоровье. Деньгией, видите ли, не нужны. Не нужны, неси мне. Приму с благодарностью. Я из-заэтого сукина сына тоже натерпелась… Нашла когда проявлять честность ипринципиальность. На честных воду возят.

— На дураках, — поправила я.

— А нынче что честный, что дурак — одно и то же. Дядькаодинокий, ты ему вместо дочери, пусть раскошелится. Баксов небось полныкарманы, коли тыщами швыряется.

— Деньги эти он не своим горбом заработал, —усмехнулась я. — Скорее всего украл.

— А кто не ворует? Я вот, к примеру, в больницелекарства беру, бинты, вату. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Кстати, ты тожеперчатки брала, на своей даче копаться. Брала?

— Ты, Наташка, дура совсем, — возмутиласья. — Сравнила…

— Не вижу принципиальной разницы. Воровство — оновсегда воровство… Чего-то мы не туда залезли… Старичок на благое делопотратиться хочет, не на водку и девок, а на молодое дарование.

— Ты точно дура, — кивнула я. — Во-первых, онне старичок, да и старички разные бывают, начнет с «дочки», а чем кончит,никому не ведомо. Нет уж, обойдусь без благодетелей. Хоть и не пожрешь икруложкой, зато покой дорог.

— Да ну тебя, — отмахнулась Наташка. — Вконце концов, он тебе действительно обязан. Повезло раз в жизни, спаслабогатого человека, так чего ж от счастья рожу-то воротить?

— Слушай, может, ты его себе возьмешь? — невыдержала я.

— В отцы? Так я с радостью, но он мой вклад в общеедело принципиально не желает замечать. Ты у него спасительница.

Я покачала головой и стала пить чай.

В следующий раз Юрий Петрович появился через пару дней.Обошлось без сюрпризов. По телефону позвонил, и так жалобно, точно милостынюпросит, сказал:

— Здравствуй, дочка, я вот тут неподалеку от твоегодома… хотел проведать.

Я вздохнула и сказала:

— Хорошо, заходите.

В квартире он появился с корзинкой в руках, за спиной маячилверзила. Лицо без выражения, взгляд пустой, жуть берет. Черт знает, о чей ондумает… Может, прикидывает, как половчее меня освежевать.

— А ему сюда обязательно? — не выдержала я. ЮрийПетрович слегка растерялся и на меня уставился, а верзила рот открыл и тихимголосом произнес:

— Обязательно, — и мне улыбнулся. Не скажу, чтодушу согрел, скорее поразил. Я начала прикидывать: каким он был ребенком? Ведьбыл же? И что с ним такое приключилось, что от его взгляда нормального человеканачинает трясти? И родители у него тоже есть, по крайней мере, были. Иногоспособа появиться на свет я просто не знаю.

— Ты Колю не бойся, — брякнул ЮрийПетрович. — Он…

— Да я помню, — перебила я. — У него душадобрая. Только пусть он на меня так не смотрит. Добрая у него душа или нет, афизиономия, извините, зверская.