Девушка склонилась над тем, что лежало в земле, не понимая,как это могло здесь очутиться. Как может под травой быть маска, да еще такая…Внезапно она поняла. В первую секунду она пристыла к земле, а во вторую однимпрыжком отскочила от того невозможного, что лежало перед ней. Из желудкаподнялась отвратительная волна и выплеснулась на кусты. Девушка вытерла ротдрожащей рукой, постояла и медленно подошла к «маске».

Стараясь не притрагиваться к земле, осторожно потянула насебя травяное одеяло, и оно подалось, постепенно открывая лежащее под ним тело.У девушки подкосились ноги, и она опустилась на колени рядом с белым лицомженщины, которая просила запомнить, что ее зовут Верой. На лице была земля итравинки, но оно было спокойным, только чуть удивленным. Девушке показалось,что одна щека дернулась, и она чуть было не закричала, но тут увидела, чтовокруг щек, и губ, и носа, и рта копошатся маленькие букашки и муравьи. Онаиздала негромкий звук, как будто ей не хватало воздуха, и начала быстро, оченьбыстро закрывать травой и тело, и лицо, и волосы. Ей показалось, что травалегла неровно, и тогда она отломила ветку, поправила ею траву.

Когда она вышла из леса десять минут спустя, у костра никогоне было. Все спали. Девушка села на подстилку, бессмысленно глядя на тлеющиеогоньки в золе и повторяя про себя: «Вера. Запомни, меня зовут Вера».

Раздражение. Вот самое точное слово для обозначения тогосостояния, к которому постепенно переходила Наташа от своей первоначальнойрастерянности. В конце концов, кем бы она ни была раньше, сейчас она – женаЭдуарда Гольца. При регистрации брака Наташа взяла его фамилию вместо прежней,Зинчук, и ей очень нравилось, как это звучит: Наталья Гольц. Конечно, несколькопортило «мелодию» простецкое отчество Ивановна, но не всем же бытьГенриховнами.

Поскольку сама Наташа сейчас не зарабатывала, Эдик предложилвполне разумный, с его точки зрения, вариант: половину того, что зарабатывает,он отдает ей. Расходы на обучение Тимоши несет Эдик, так же как и все расходыпо содержанию дома. Наташе такое распределение не понравилось – получалось, чтосам Эдик остается ни с чем. Но он объяснил: помимо доходов из банка у него естьеще кой-какие средства, приносящие выгоду. Акции, например. И наследство,оставшееся от бабушки и до сих пор хранившееся в неприкосновенности. Так что заего финансовое благополучие Наташа может не беспокоиться.

Так и получилось, что весьма значительную сумму она моглатеперь почти полностью тратить на себя. Осознав это, Наташа записалась в салонкрасоты и, выйдя оттуда, решила, что теперь будет за собой ухаживать, разпоявилась такая возможность. Она купила несколько вещей, которые ей нравились,но от «недельного шопинга», как выразился Эдик, отказалась – ей было немногостыдно тратить столько денег на одежду. Послала приличную сумму родителям, аостальное отложила «на черный день».

Теперь она одевалась дома так же, как все остальные членысемьи, – в одежду, в которой можно было бы встречать гостей или ходить наработу, если бы она работала. Юбки, тонкие джемпера, обязательные туфли. Легкиймакияж, уложенные волосы. Ей уже не казалось странным, что можно весь день, какИгорь Сергеевич, просидеть в кресле, почитывая Бальзака, но для Наташи это былоскучно. Эдик обещал, что в августе они поедут на море, и она с нетерпениемждала лета, а пока занималась собой. А что, хорошее выражение, ведь раньше-тоона занималась только другими.

Но никто в доме, кроме Эдика, не оценил произошедших с нейизменений! Вот то, что вызывало у Наташи вполне закономерное раздражение,которое она всячески старалась скрывать. Однако не всегда получалось. Особенновыводили ее из себя надменные манеры рыжеволосой Аллы Дмитриевны.

Как-то раз, заметив Тима, копошащегося около дивана, АллаДмитриевна обратилась к Наташе:

– Будьте добры, уберите ребенка с ковра. Он имеетбольшую ценность в глазах Евгении Генриховны.

«Имеет большую ценность… в глазах…» – передразнила про себяНаташа странную, какую-то книжную фразу госпожи Бобровой, а вслух заметила:

– Вы думаете, ребенок может его испортить?

– Ну, не знаю, – брезгливо повела плечами АллаДмитриевна. – Вдруг описается, или его стошнит, или еще что-нибудьподобное… Вам лучше знать своего сына.

От этой брезгливости, от интонации, как будто речь шла опротивном насекомом, Наташу охватило бешенство. Но она сдержалась.

– Мой ребенок, – с еле сдерживаемой ненавистьюсказала она, глядя в холодные зеленые глаза, – писает и какает исключительнов отведенном для этого месте, причем с полутора лет. А стошнить его может…

«Стоп!» – сказал внутренний голос. «Не сметь!» – прикрикнулвнутренний голос. «Закончи фразу иначе!» – рявкнул внутренний голос. Но былопоздно.

– Исключительно от вас, – закончила фразу Наташа,не слушая его разумных советов. И присела рядом с Тимкой собирать пирамиду изкубиков.

– Вы дурно воспитаны, моя дорогая, – раздалсяспустя некоторое время спокойный, высокомерный голос. – Будем надеяться,это ненадолго.

Что хотела сказать последней фразой Алла Дмитриевна, Наташане знала и не хотела знать. Но теперь, после неприятного инцидента, присутствиеАллы Дмитриевны в комнате заставляло Наташу слегка поеживаться, как если бы вней была открыта форточка.

А вот от подруги Аллы Дмитриевны, проводившей в особнякеГольц много времени, становилось жарко. Наташа так до конца и не уяснила себестатус Елены Семеновны, которая чувствовала себя здесь, по всей видимости,очень свободно, но всегда старалась исчезнуть до прихода Евгении Генриховны.Полная блондинка с короткой стильной стрижкой, она была представлена НаташеИгорем Сергеевичем как подруга семьи. Со временем стало ясно, что под семьейимеются в виду исключительно Бобровы – со всеми остальными, включая Эдика,Елена Семеновна почти не общалась. Как-то раз, проходя мимо комнаты младшегобратца, как Наташа называла про себя Игоря Сергеевича, она услышалаприглушенный женский смех. Все бы ничего – подумаешь, женщина смеется вдоме! – но смех произвел на Наташу впечатление чего-то… нескольконенормального, что ли. Она и самой себе не могла толком объяснить, что именноне понравилось в том смехе. Истерический он был, неправильный. И самое главное– смеялись две женщины, а не одна.

Жарко же Наташе от присутствия милейшей, чуть колыхающейсяна ходу, как медуза, Елены Семеновны становилось по следующей причине. Месяцназад, случайно заглянув после обеда в гостиную, Наташа наткнулась на нее и наИгоря Сергеевича. Младший братец представил их друг другу и тут же вышел,вспомнив про какие-то дела. Женщины остались одни.

– Наслышана, наслышана о вас, – склонив головунабок, приветливо сказала Елена Семеновна. – Значит, вы – новая пассиянашего дорогого Эдика.

– Вас неверно информировали. Я не новая пассия, а егожена, – так же приветливо отозвалась Наташа.