– Я сказал правду. Не знаю. Могу назвать много причин, но яне знаю; я сделал это, потому что хотел, хотел. Потому что я хотел узнать,что из этого выйдет, хотел… но не мог. Я понял это, вернувшись в Новый Орлеан.Я столько ждал, но не мог. А теперь сделал.

– Жалкий, лживый ублюдок. Ты сделал это из жестокости излобы! Потому что твой эксперимент с Похитителем Тел пошел наперекосяк! Но онсовершил со мной чудо – принес мне молодость, переродил меня, а ты пришел вбешенство – еще бы, я столько выиграл, когда ты так пострадал.

– Может, ты и прав!

– Прав. Признайся. Признайся, как это мелочно. Признайся,что ты злобствовал, что ты не мог дать мне ускользнуть в будущее в теле,выдержать которое у тебя не хватило мужества!

– Возможно.

Он подошел и, твердо, настойчиво схватив меня за руку,попытался поставить на ноги. Ничего, конечно, не вышло. Он не смог сдвинутьменя с места ни на дюйм.

– Ты еще недостаточно силен, чтобы играть в эти игры, –сказал я. – Если не прекратишь, я тебя ударю, и ты перевернешься на спину.Тебе не понравится. Слишком уж много в тебе собственного достоинства. Так чтокончай с дешевым смертным мордобоем, пожалуйста. – Он повернулся ко мнеспиной, скрестил руки и наклонил голову.

Я слышал доносившиеся от него тихие звуки отчаяния и почтичто переживал вместе с ним. Он начал удаляться, и я опять уткнулся лицом вруку. Но тут услышал, что он вернулся.

– Зачем? Я хочу хоть что-нибудь услышать. Какое-нибудьпризнание.

– Нет, – сказал я.

Он протянул руку и вцепился мне в волосы, намотал их напальцы и дернул мою голову вверх так, что меня пронзила боль.

– Ты слишком далеко заходишь, Дэвид – зарычал я,высвобождаясь. – Еще одна такая штучка, и я скину тебя со скалы.

Но увидев его лицо, его мучения, я угомонился.

Он опустился на колени передо мной, и мы оказались лицом клицу.

– Зачем, Лестат? – спросил он измученным, грустнымголосом, и у меня заныло сердце.

Охваченный стыдом и горем, я снова прижался закрытымиглазами к правой руке, а левой накрыл голову. И ничто, никакие мольбы,проклятья и крики, даже его тихий уход, не смогли заставить меня поднятьголову.

Задолго до наступления утра я отправился его искать. Комнатабыла убрана, его чемодан лежал на кровати. Компьютер закрыт, на гладкомпластиковом футляре лежал «Фауст».

Но его здесь не было. Я обыскал весь отель, но так его и ненашел. Я обыскал сады, потом леса, сначала в одном направлении, затем – вдругом, но безуспешно.

Наконец я нашел высоко в горах небольшую пещеру, зарылсяпоглубже и заснул.

Что толку описывать мое горе? Или тупую темную боль? Чтотолку говорить, что я в полной мере осознал свою несправедливость,бесчестность, жестокость? Я понимал важность содеянного.

Я познал до конца и себя, и свое зло и теперь не ждал от мираничего, кроме точно такого же зла.

Как только солнце опустилось в море, я проснулся. С высокогообрыва я посмотрел на сумерки, потом спустился и отправился на охоту в город.Довольно скоро привычный вор попытался задержать меня и обокрасть, я отнес егов переулок и иссушил – медленно, с наслаждением, в нескольких шагах от гулявшихрядом туристов. Тело я спрятал в глубине переулка и пошел своей дорогой. А гдеона, моя дорога?

Я вернулся в отель. Вещи лежали на месте, но его не было. Яеще раз отправился на поиски, борясь со страхом, что он уже с собой разделался,и потом осознал, что для такой простой вещи он слишком силен. Даже если оностался лежать на яростном солнце, в чем я сильно сомневался, оно не уничтожилобы его полностью.

Но меня терзали всевозможные страхи: возможно, он до тогообожжен и искалечен, что не может самостоятельно двигаться. Его нашли смертные.Или же пришли другие вампиры и похитили его. Или же он сейчас придет и сноваосыплет меня проклятьями. Этого я тоже боялся.

В конце концов я вернулся в Бриджтаун, не в силах покинутьостров, не зная, что с ним стало. До рассвета оставался час, а я все еще искалего. На следующую ночь я его тоже не нашел. Как и еще через одну ночь.

В результате, измученный и умом, и душой, сказав себе, чтоне заслуживаю ничего, кроме горя, я отправился домой.

В Новый Орлеан наконец-то проникло весеннее тепло, и городпод чистым фиолетовым вечерним небом так и кишел туристами. Сначала я пошел всвой старый дом, чтобы избавить старушку от забот о Моджо, однако она отнюдь нерада была с ним расстаться, вот только он явно очень по мне скучал. И мы с нимпрошествовали на Рю-Рояль.

Не успев подняться по ступенькам черного хода, я понял, чтов квартире кто-то есть. Я на секунду остановился, выглянув в отреставрированныйдворик с оттертыми плитами и романтичным фонтанчиком с херувимами, изливавшимив резервуар потоки прозрачной воды из огромных раковин в виде рогов изобилия.

У старой кирпичной стены высадили клумбу темных нежныхцветов, в углу себя прекрасно чувствовали банановые деревья, чьи длинные,похожие на ножи листья грациозно кивали в такт ветру. Что невыразимо обрадоваломою злобную эгоистичную сущность.

Я вошел в дом. Заднюю гостиную уже закончили и обставилиотобранными мной прекрасными старинными стульями, а на пол положили толстыйбледный персидский ковер блекло-красного цвета.

Я всмотрелся в длинный холл, в свежие обои с белыми изолотыми полосками, в растянувшийся на ярды темный ковер, и увидел, что вдверях передней гостиной стоит Луи.

– Не спрашивай, где я был и что делал, – сказал я. Яподошел к нему, оттолкнул его в сторону и прошел в комнату. Она превзошла всемои ожидания. Между окнами стояла точная копия его старого письменного стола,золотой дамастовый диван с горбатой спинкой и овальный столик, инкрустированныйкрасным деревом. А у дальней стены – спинет.

– Я знаю, где ты был, – ответил он, – и знаю, чтоты сделал.

– Да? И что дальше? Уничижительная бесконечная лекция? Давайбыстрее. Чтобы я уже мог пойти спать.

Я повернулся к нему лицом, чтобы проверить, какоевпечатление на него произвел этот резкий отпор и произвел ли вообще, а там,рядом с ним, сложив руки на груди, прислонившись к дверному косяку, стоялДэвид, одетый в великолепный черный бархат.

Оба они смотрели на меня с бледными, ничего не выражающимилицами. Дэвид был выше и темнее, но они производили удивительно похожеевпечатление. Лишь постепенно до меня дошло, что Луи по этому случаю приоделся,причем на этот раз выбрал одежду, которая не выглядела так, как будто ее досталииз сундука на чердаке. Первым заговорил Дэвид.