Он не кормил Жан-Клода. Я думаю, Принц Города больше непитался людьми, когда в его распоряжении есть ликантропы. Но в подвалах «Цирка»есть и другие вампиры, и им тоже надо кушать.

Мика шел рядом со мной. Мерль, Бобби Ли и Крис сначаласпорили о порядке следования, но потом Крис пошел с Эрни впереди нас, а Мерль иБобби Ли — позади. Все остальные потянулись за ними, в том числе Калеб. Всемтелохранителям явно было плевать, что будет с остальными. Я почему-то несомневалась, что вся эта фигня с телохранителями меня скоро достанет.

Массивная металлическая дверь в конце лестницы была открытав ожидании. Обычно она из соображений безопасности бывала заперта. У меня доболи засосало под ложечкой — я не знала, как вести себя дальше. ПоцеловатьЖан-Клода при встрече? И касаться ли Мики у него на глазах? Черт бы все побрал.

— Ты что-то сказала? — спросил Мика.

— Разве что случайно, — ответила я.

Он посмотрел на меня вопросительно, и все встало на место. Ябуду вести себя как обычно. Я буду делать с каждым из них именно то, что делалабы, если бы другого здесь не было. Вести себя иначе — значило бы заставить насвсех идти по иголкам. И вообще: я осторожна была с Ричардом и Жан-Клодом, исмотрите, чем это кончилось. Те же ошибки я повторять не буду. Может, придумаюновые.

За дверью висели серебристые шторы — это ново. Эрни развелих руками и ввел нас в гостиную Жан-Клода. Когда-то здесь были драпри черные ибелые, и площадь поменьше, а сейчас они были белые, серебристые и золотые.Белые драпри, шелковые и прозрачные, висели коридором, который вел во что-товроде огромного шатра из волшебной сказки. Каменные стены и потолок, осуществовании которых я знала, скрывались за ярдами серебристой и золотистойткани. Вроде бы стоишь внутри футляра от драгоценности. Кофейный столикпокрасили золотистым и белым, от чего он приобрел антикварный вид, а может, они был антикварным. Хрустальная ваза стояла посередине стола, и в ней букетгвоздик.

У дальнего драпри стоял большой белый диван, так усыпанныйзолотистыми и серебристыми подушками, что часть из них свалилась на ковер. Двамягких кресла в противоположном углу сверкали одно золотом, другое серебром, ина каждом лежала белая подушка.

Камин выглядел как настоящий, но я знала, что ондекоративный и его достроили позже, хотя он во всем был таким, каким долженбыть камин, только что выкрашен в белый цвет. Даже мраморная полка была белой спрожилками серебра и золота, вполне под стать остальному.

Единственное, что осталось прежним, был портрет над камином.Первое, что видел входящий, была Джулианна, сидевшая в кресле в белом ссеребром платье, полуулыбаясь, с тщательно завитыми каштановыми волосами. Рядомс ней стоял Ашер, одетый в золотое и белое, лицо его еще безупречно красиво,золотые волосы колечками еще длиннее, чем у нее, усы и вандейковская бородкатемно-блондинистые, почти каштановые. Позади Джулианны сидел Жан-Клод, единственныйиз трех без улыбки, одетый в черное с серебром. Он и комнату декорировал подпортрет — серебряный, золотой и белый цвета.

— Bay! — сказал за нас всех Калеб.

Я уже имела представление о стиле Жан-Клода, но время отвремени он удивлял даже меня.

Потом я ощутила, что он идет к нам. Ощутила, и это не былохорошо. Я ожидала гнева, ревности, но приближалось только смягченноевожделение, голод. Он мог бы это прикрыть щитом. Было это мне в наказание —утонуть в его вожделении? Если да, то он во мне ошибся, потому что меня этолишь выводило из себя.

Он вышел из белых с серебром драпри, и на миг мне было невидно, где кончается ткань шторы и начинается его одежда. Он был одет всеребристый фрак с белой оторочкой, белыми пуговицами. Сорочка выхлестывала белойпеной, штаны — та часть их, которая была видна, — были белыми, но длинныеноги почти полностью скрывали белые сапоги. Кожа их казалась мягкой и держаласьсеребряными пряжками от лодыжки почти до бедер.

Я вытаращила глаза, потому что ни на что больше не быласпособна. Даже если бы он не наводил сексуальный голод у меня в голове, мысль осексе все равно возникла бы.

Волосы его спадали свободными локонами почти доталии, — черное сияние среди серебра и белизны.

— Ну и ну, — сказал Бобби Ли. — Да он простокартинка!

Жан-Клод даже не глянул в его сторону. Он смотрел на меня, ая шла к нему по мягкому-мягкому ковру, не думая, зная только, что я должна кнему прикоснуться.

Он закрыл глаза и выставил руку:

— Нет-нет, ma petite,не надо подходить.

Я на миг остановилась, а потом снова пошла вперед. Я ужеощущала аромат его одеколона — сладкий, пряный. Я хотела провести руками поволосам, завернуться в его запах.

Он шагнул назад, слегка запутавшись в драпри. На его лицебыло что-то вроде паники.

— Ma petite, янадеялся скрыть от тебя ardeur,но был нев силах.

Вот тут-то я остановилась. Кажется, мне трудно было думать.И это остановило меня там, где я была, почти на расстоянии вытянутой руки, новсе же чуть дальше.

— В чем дело, Жан-Клод?

— Я напитался сегодня вечером, но ardeur ненапитал.

— Так вот что я ощущаю? — спросила я. — Это ardeur?

— Oui,и я стараюсь его скрыть щитом изо всех сил, новсе же ты его принимаешь. Такого раньше не было.

— Это не потому, что теперь у меня есть свой ardeur?

— Ничего другого не изменилось, поэтому я боюсь, чтода.

— И ты не сможешь быть хоть сколько-нибудь в форме,чтобы помочь мне с Дамианом?

Он вздохнул и потупился.

— Мне необходимо утолить каждый свой голод, ma petite.Столькотрудностей этот ardeurмне уже веками не доставлял. Когда я разделил его стобой, это и меня затронуло. Я не знал, пока не почувствовал, что ты входишь вздание.

— То есть ты его лучше контролируешь вдали от меня?

Он кивнул.

— А что это за чертовщина такая — ардокак-его-бишь? — спросил Бобби Ли.

Я глянула на него через плечо:

— Когда мы сочтем нужным давать пояснения, васизвестят.

Бобби Ли приподнял брови, потом выставил ладони передгрудью.

— Мэм, вы у нас босс... пока что.

Я сделала вид, что последних слов не слышала, и обратиласьснова к Жан-Клоду:

— Что будем делать?

Натэниел внес предложение:

— Накормить его.

Я глянула на него, и этого ему хватило, поскольку Натэниелвыставил пустые ладони и отошел к камину. Все остальные расселись по креслам,кроме Джила, который скорчился на полу возле кресла, прижав к себе подушку.