Три тюка! Скарлетт припомнилось бессчетное множество тюковхлопка, которые ежегодно приносил урожай, и сердце ее заныло. Три тюка. Почтистолько, сколько выращивали эти никудышные лентяи Слэттери. А ведь еще налог.Правительство Конфедерации взимало налоги вместо денег хлопком. Три тюка непокроют даже налога. Конфедера??ии же нет дела до того, что все рабы разбежалисьи хлопок собирать некому.

«Ладно, и об этом не стану думать сейчас, — сказаласебе Скарлетт. — Налоги — это не женская забота, в конце концов. Об этомдолжен заботиться отец. Но он… О нем я тоже сейчас не буду думать. ПолучитКонфедерация наш хлопок, когда рак на горе свистнет. Сейчас главное для нас —что мы будем есть?» — Порк, был кто-нибудь из вас в Двенадцати Дубах или вусадьбе Макинтошей? Там могло остаться что-нибудь на огородах.

— Нет, мэм. Мы из Тары ни ногой. Боялись, как бы ненапороться на янки.

— Я пошлю Дилси к Макинтошам, может быть, онараздобудет там что-нибудь поесть. А сама схожу в Двенадцать Дубов. — С кемже вы пойдете, барышня?

— Ни с кем. Мамушка должна остаться с сестрами, амистер Джералд не может…

Порк страшно раскудахтался, чем привел ее в немалоераздражение. В Двенадцати Дубах могут быть янки или беглые негры — ей нельзяидти туда одной.

— Ладно, хватит, Порк. Скажи Дилси, чтобы онаотправлялась немедленно. А ты и Присси пригоните сюда свинью споросятами, — повторила свой приказ Скарлетт и повернулась к Порку спиной.

Старый Мамушкин чепец, выцветший, но чистый, висел на своемместе на заднем крыльце, и Скарлетт нахлобучила его на голову, вспомнив приэтом как что-то привидевшееся в давнем сне шляпку с пушистым зеленым пером,которую Ретт привез ей из Парижа. Она взяла большую плетеную корзину и сталаспускаться по черной лестнице, каждый шаг отдавался у нее в голове так, словночто-то взламывало ей череп изнутри.

Дорога, сбегавшая к реке, — красная, раскаленная отзноя, — пролегала между выжженных, вытоптанных хлопковых полей. Ни одногодерева на пути, чтобы укрыться в тени, и солнце так немилосердно жгло сквозьМамушкин чепец, словно он был не из плотного, простеганного ситца на подкладке,а из прокрахмаленной кисеи, и от пыли так щекотало в носу и в горле, чтоСкарлетт казалось — она закаркает, как ворона, если только откроет рот. Всядорога была искромсана подковами лошадей и колесами тяжелых орудий, и даже вкрасных канавах по обочине видны были следы колес. Кусты хлопка лежалисломанные, втоптанные в землю, — там, где, уступая дорогу артиллерии,кавалерия или пехота шла через поле. Повсюду валялись куски сбруи, пряжки,куски подошв, окровавленные лохмотья, синие кепи, солдатские котелки,сплющенные конскими копытами и колесами орудий, — все то, что, пройдя,оставляет позади себя армия.

Скарлетт миновала небольшую кедровую кущу и невысокуюкирпичную ограду, которой было обнесено их семейное кладбище, стараясь недумать о свежей могиле рядом с тремя невысокими холмиками, где покоились еемаленькие братишки. О, Эллин! Она спустилась с холма, прошла мимо кучи обгорелыхбревен и невысокой печной трубы на месте бывшего дома Слэттери, исступленно, снеистовой злобой желая, чтобы все их племя превратилось в золу. Если бы неСлэттери, если бы не эта мерзавка Эмми со своим ублюдком, прижитым отуправляющего, Эллин была бы жива.

Она застонала, когда острый камешек больно вонзился вволдырь на ноге. Зачем она здесь? Зачем она, Скарлетт О’Хара, первая красавицаграфства, гордость Тары, всеми лелеемая и оберегаемая, тащится по этой пыльнойдороге чуть ли не босиком? Ее маленькие ножки созданы для паркета, а не дляэтих колдобин, ее крошечные туфельки должны кокетливо выглядывать из-подблестящего шелка юбки, а не собирать острые камешки и дорожную пыль. Онарождена для того, чтобы ей служили, холили ее и нежили, а вместо этого голодпригнал ее сюда, измученную, в отрепьях, рыскать по соседским огородам впоисках овощей.

У подножия пологого холма протекала речка, и какой прохладойи тишиной веяло оттуда, что ветви деревьев низко нависли над водой. Скарлеттприсела на некрутом берегу, скинула стоптанные туфли, стянула драные чулки ипогрузила горевшие как в огне ступни в прохладную воду. Хорошо бы сидеть таквесь день, вдали от устремленных на нее беспомощных взоров, сидеть и слышать втишине только шелест листьев да журчание медленно бегущей воды! Но она, хоть ичерез силу, снова надела чулки и туфли и побрела дальше вдоль мшистого,мягкого, как губка, берега, держась в тени деревьев. Янки сожгли мост, но оназнала, что там, где ярдах в ста ниже по течению русло сужалось, есть мостки —перекинутые через речку бревна. Она осторожно перебралась на другой берег и подпалящим солнцем стала подниматься на холм — до Двенадцати Дубов оставалосьполмили.

Все они — двенадцать дубов — стоят, как стояли еще со времениндейцев, только искривились обнаженные ветви, потемнела, пожухла опаленнаяогнем листва. А за ними лежат руины дома Джона Уилкса — почерневшие остаткибелоколонного особняка, так величаво венчавшего вершину холма. Черная яма,бывшая прежде погребом, обугленный каменный фундамент и две солидные дымовыетрубы указывали на то, что здесь раньше жили люди. И одна колонна, длинная,полуобгоревшая, лежала поперек газона, придавив капитально куст жасмина.

Скарлетт опустилась на колонну, слишком потрясенная, чтобынайти в себе силы сделать еще хоть шаг. Картина этого разорения поразила ее всамое сердце — сильнее, чем все, что она видела до сих пор. Гордость родаУилксов лежала у ее ног, обращенная в прах. Вот какой конец нашел добрый,гостеприимный дом, где ее всегда так радушно принимали, дом, хозяйкой которогорисовала она себя в несбывшихся мечтах. Здесь она танцевала, кружила мужчинамголовы, обедала, здесь, сжигаемая ревностью, с истерзанным сердцем, наблюдала,как Эшли смотрит на улыбающуюся ему Мелани. И здесь в прохладной тени дуба ЧарльзГамильтон, не помня себя от счастья, сжал ее руки, когда она сказала, чтосогласна стать его женой.

«О, Эшли! — пронеслось у нее в голове. — Бытьможет, это к лучшему, если вас нет в живых! Страшно подумать, что вам доведетсякогда-нибудь это увидеть!» Эшли привел сюда молодую жену, но ни его сыну, ниего внуку уже не суждено ввести в этот дом свою новобрачную. Не будут большегреметь здесь свадьбы, женщины не будут больше рожать детей под этим кровом,который был ей так дорог и под которым она так страстно мечтала править. Отдома остался обгорелый труп, и Скарлетт казалось, что весь род Уилксов погребенпод грудами золы.

— Я не стану думать об этом сейчас. Я сейчас невыдержу. Подумаю потом, — громко произнесла она, отводя глаз» в сторону.

Она обошла пепелище и направилась к огороду, мимовытоптанных розовых клумб, за которыми так заботливо ухаживали сестры Уилкс.Миновала задний двор, сгоревшие амбары, коптильню и птичник. Изгороди изкольев, которой был обнесен огород, не было, и аккуратные ряды зеленых грядокподверглись такому же опустошению, как и огород в Таре. Мягкая земля былаизрыта следами подков и тяжелыми колесами орудий, и все растения втоптаны вгрунт. Искать здесь было нечего.