Мы знаем, что ты тут. Открой дверь, солнышко.

Ответа не было. Но даже если внутри дома что-то и происходило, это было сложно понять. Все тонуло в гуле ветра и дождя.

– Ариадна! – Куница повысила голос, борясь с ними.

– Михаэль с тобой? – едва уловил я.

В висках заломило. Я прильнул к косяку.

– Разумеется, – мягко ответила Куница.

– Уходите.

Мы переглянулись.

– Солнышко, мы не можем… Тебе нужна помощь. Мы очень волнуемся.

– Уходите, – повторила Ариадна.

Дверь, думал я. Чертова дверь. Какие-то десять сантиметров, а она по-прежнему была так далеко.

– Почему мы должны уйти? – спросила Куница.

Ариадна не ответила. Придвинувшись к зазору, я спросил:

– У тебя где-нибудь болит?

Ответа по-прежнему не было. Прождав полминуты, я выпрямился и отошел от дома. Куница удивленно последовала за мной.

– У Хольда была теория, – сказал я. – Что, если нас подвергнуть смертельной опасности, ее тело может среагировать. Ну, инстинктивно. – Я посмотрел на дверь. – Вскрыть ресурсы, до которых мы не можем добраться. Чтобы бить или бежать.

– Думаешь, нападение ник могло спровоцировать…

– Не знаю. Но будь Ариадне все равно, она бы нас впустила, так?

Теперь мы оба смотрели на дом.

– Так, – пробормотала Куница. – Я позвоню Мару, узнаю, где он. А ты попробуй разговорить ее.

Мы разошлись. Я вернулся к двери:

– Ариадна. Ты еще здесь?

Она молчала. Я прижался лбом к дереву. Наверное, у меня снова начался жар, потому что это была невероятно освобождающая прохлада.

– Хольд ушел. Мы не смогли спасти его. Он с эндорфиновыми феями продавал корпоративные тайны эс-эйтовцев. За это ГСП шантажировала его, и… Ну, ты знаешь, эффект был неважный. А, еще у меня больше нет уджата. Шарлотта забрала его. Она уже два дня прячется в лабиринте, из-за чего Ольга перевела двери на ручной режим, и это совсем не весело. Оказалось, у нас есть лестницы. Ты знала, что у нас есть лестницы?

– У нас пять этажей, – донеслось из-за двери.

– Да. Но разве нас не ставили коробкой, как пирамиды?

Она не ответила. Я уперся ладонью в дверь:

– Ты что-нибудь чувствуешь?

Она снова промолчала. Я царапнул дерево, зная, что спросил слишком быстро:

– Ариадна…

– Я не все помню.

Я знал, что задал другой вопрос, но был счастлив хоть какому-то ответу:

– Ты сильно ударилась головой. Я до сих пор вижу двойные контуры. Куница говорит, это сотрясение.

– Дело не в аварии. Я очнулась за рулем. Я не поняла, что происходит, и вылетела в кювет. Я не помню, как садилась в машину и куда ехала.

– Судя по тормозному следу, ты возвращалась в город.

– Откуда?

– Ты собиралась найти гнездо ник, чтобы узнать, кто управляет ими, – сказал я и, помолчав, добавил: – Наверное.

– Наверное, – эхом откликнулась Ариадна. – Не знаю. Все какими-то фрагментами. Мне кажется, я могу быть опасна.

Я закрыл глаза, пытаясь представить ее там. Как она стоит. Куда смотрит. Держится ли за дверь так же, как я.

– Не думаю, что ты опасна. Скорее всего, происходит что-то такое, от чего ты отвыкла. Твое тело посылает сигналы, которые мозг разучился понимать. Если… Если ты что-то чувствуешь… Если тебе страшно… Это нормально. Но даже… Если ты опасна, не волнуйся. Мы справимся, что бы там ни случилось. У нас даже артемисы с собой. Пожалуйста… Открой.

Прижавшись к двери, я слушал дождь и то, как от вдохов шуршит по дереву куртка. Куница вернулась и теперь стояла рядом, сцепив руки на груди. Она ничего не говорила: ни про Мару, ни то, сколько у нас времени. Только один звук сейчас имел значение – поворот ключа. Я почувствовал его раньше, чем услышал.

Ариадна отперла замок. Но дверь по-прежнему была закрыта. Я посмотрел на ручку, откуда-то зная, что Ариадна тоже смотрит на нее. Она сделала свой шаг. А я провернул ручку и сделал свой.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответила Ариадна.

Ее правая рука была перевязана полотенцами. На виске кровоточило месиво из волос и стекла. Но все это я увидел потом, сидя на диване, пока Куница напряженно, сантиметр за сантиметром, возвращала ее телу призрачную целостность. А там, на пороге, лишь различив смутную тень, я шагнул внутрь и крепко обнял ее, и, черт возьми, это было так больно, что даже хорошо.

– Через сколько Мару будет?

– Сейчас уже пойдем.

Стоя перед диваном на коленях, Куница разворачивала окровавленные полотенца. На последнем, намертво прилипшем, Ариадна отдернула руку.

– Больно? – вздрогнула Куница.

– Нет, – молвила она. – Я ничего не чувствую.

– Но ты дернулась так, будто больно…

– Я ничего не чувствую, – повторила Ариадна, глядя перед собой.

Зато я чувствовал. Это было адски больно, и потому у меня не осталось сил возразить. Ничего, думал я в ступоре, близком к окоченению. Главное, что она рядом. Мы вернемся домой и все решим.

Наскоро пересобрав нас, Куница поднялась, чтобы снова позвонить Мару. Ариадна внимательно следила за ее рассеянным блужданием по комнате.

– Странно, что Дедал сказал вам, где я.

– Еще страннее, что я не говорил тебе о Дедале.

Она осмотрела меня, как обычно делала, когда я не замечал простейших закономерностей:

– Как преемник Минотавра…

– Я пошутил.

Ариадна опустила взгляд на мою руку. Потому что я держал ее руку. Потому что, по правде, я сжимал ее все время, пока мы сидели, и так крепко, что сам уже не чувствовал в обе стороны.

– Кажется… Я не смогу идти сама.

– Все хорошо. Я помогу. Все будет хорошо.

– Прости, – сказала Ариадна в последний раз.

И я, еще не зная об этом, улыбнулся.

* * *

Мы гнали на запредельной скорости, и не зря. Через пять минут в сторону отеля пролетело две полицейские машины. Куница хмыкнула. Я сбился с рассказа. Погруженный в мысли Мару сказал:

– Нехорошо.

Куница развернулась, провожая полицейских взглядом, мельком улыбнулась мне:

– Есть немного. И Оле совсем не понравится. Но главное, что дело не в никах. Возможно, они по-прежнему крутятся вокруг девчонки. Или крадут искру эс-эйтовцев, почему нет.

– Мы опять ни с чем.

– Не скажи. Теперь, когда все в сборе, Оля станет Минотавром, откроет первую попавшуюся дверь, и…

Мару ее не слушал. Взглянув на нас в зеркало заднего вида, спросил:

– Что именно ты не помнишь?

– Много чего, – ответила Ариадна. – Все фрагментами. Но когда пытаюсь сосредоточиться на них, перестаю помнить остальное.

– И ты не могла идти самостоятельно? – Он явно к чему-то клонил.

Куница тоже почуяла это, погладила Мару по плечу:

– Родной, у них шок. Возможно, Хольд был прав. Он вообще тебе об этом не рассказывал?

– Нет.

– Ты был бы против, – пробормотал я.

Мару поймал в зеркале мой взгляд:

– Да неужели?

Я вздохнул.

– Это же Хольд. Мне тоже рассказал не он, а Мерит Кречет.

Мару молча вернулся к дороге. Куница обернулась к нам.

– Я поковыряюсь в тебе, дорогая? Разумеется, после отката, сейчас это было бы по-живодерски. И нужно взять пару анализов. Займемся этим, как приедем? – Куница вернулась к Мару. – Пока Оля не спалила.

Он по-прежнему молчал. Она вздохнула:

– Что ты какая бука? Это и твоя заслуга тоже. Если Хольд был прав, какая разница…

И Мару резко дал по тормозам.

Нас с