Ариадной швырнуло в передние кресла. Это было бы больно, если бы на нас еще оставались живые места. Я выпрямился, держась за голову. В недоуменной тишине дворники размывали по стеклу аварийные огни эвакуатора. Обнесенный дорожными знаками, метрах в пятидесяти от нас он грузил на платформу разбитый Ариадной автомобиль.

– Я долго терпел. – Мару по-прежнему сжимал руль. – Но это слишком далеко зашло. Мне невыносимо жаль, правда, я многое бы отдал, чтобы все исправить. Но чтобы у нас был хоть какой-то шанс, ты должна рассказать правду. Именно ты. Так будет честно по отношению ко всем.

Я недоуменно посмотрел на Куницу. Та распустила ремень безопасности:

– Не совсем понимаю, о чем речь…

– Я говорю с Ариадной.

Оранжевый свет аварийников раскатывался по салону волнами, высвечивая фактуру передних кресел и ее спокойный профиль между ними.

– Расскажи, что произошло в ночь с пятницы на субботу, – попросил Мару. – Где ты была, когда на Минотавра напали.

– Я была у Дедала, – послушно ответила Ариадна. – Разве Мерит Кречет не рассказала ему?

– Как видишь, она рассказала ему кое-что другое.

Я смотрел на Ариадну. А она смотрела на свет. И ему, не мне, она сказала:

– Моя контрфункция умерла.

Я не понял. Даже не попытался. Так что Куница переспросила за двоих:

– Что? – И повторила: – Что? – И, кажется: – Ты-то откуда знаешь?!

Впрочем, последний вопрос, как и ответ Мару, и много других вещей, что мы наговорили друг другу, я расслышал значительно позже. Где-то между тем, как Ариадна назвала имя своей контрфункции, которое я слышал кучу раз, – и тем, как пульс ее снова стал голосом из медицинской коробки. А в хронологическом порядке все было как-то так:

– Ты-то откуда знаешь?!

– Ты тоже знаешь.

– Как? – Куница заметалась взглядом по салону. – Чего?

– Охра-Дей Обержин, – сказала Ариадна. – Моя контрфункция.

– Ого, – сказал я.

И вышел из машины.

Дорешать уравнение было нетрудно. Я перекинул это имя из одной части в другую и получил калейдоскоп безумных озарений. Каждая фраза, у нее свое видение, каждый взгляд, оно есть в МКБ, каждая новость о женщине, которая для меня была лишь подзаголовком со смазанной фотографией, обретала двойной, тройной подтекст. «Охра-Дей уже демонстрировала деструктивное отношение к собственным детям…». «Кто на самом деле не дал откинуться его любимой женушке». «Дети не мертвы. Они исчезли». Все трое. Потому что умирать и не существовать – все-таки разные вещи.

Оказалось, Ариадна вышла следом за мной. Мару мог убедить даже покойника.

– Почему? – Я развел руками. – Почему?!

От машины она не отходила, держась за открытую дверь:

– Я думала, тебе рассказала Мерит Кречет. Когда вы остались вдвоем.

– А до нее? В субботу? В воскресенье? Сразу, как все случилось?! Мне каждый час перечислить, когда у тебя был шанс упомянуть эту сногсшибательную новость?!

Она помолчала, сказала:

– Я не хотела тебя отвлекать.

– Ты в своем уме?! – спросил я, но немного другими словами.

– Уйди с проезжей части, пожалуйста.

Я раскинул руки, обращая ее внимание на гребанный пляшущий шторм, из-за которого сюда только эвакуаторы да полиция доезжали, и то, пропустив все на свете.

– И что теперь? Ты знаешь, что?

– Через какое-то время я перестану быть функцией Дедала.

– Какое «какое-то»?

Кажется, из салона донесся голос, потому что Ариадна опустила голову. Я заметил кровавый ручеек на ее виске. Дождь опять размывал рану.

– Не знаю, – продолжила она. – У всех по-разному. Неделя. Две.

– Из которых прошло – сколько, пять дней? Господи! Мы должны были потратить это время иначе!

– Зачем?

Я не верил, что она спросила такое.

– В обычных обстоятельствах ты пошел бы к Минотавру. Его не было. Значит, ты пошел бы к Мару. Скорее всего, вы уложили бы меня спать, но это ничего бы не изменило. Я и так сплю. Физиологически. Микробиом Дедала вымывался бы с той же скоростью. Но так, по крайней мере, мы были полезны. Мы много сделали и далеко зашли.

– Ради чего?! Ариадна, ты понимаешь, что без Дедала станешь обычным человеком?! Снова вернешься в кому! И это – если повезет! Я не смогу тебе помочь!

Она внимательно осмотрела меня, да-да, будто я игнорировал очевиднейшие вещи, и сказала:

– В эмоциях ты неверно расставляешь приоритеты.

Внутри себя я завопил. Да и снаружи тоже:

– Приоритеты?! Эмоции?! Ты знаешь что-то про эмоции?!

– Из-за искры умирают люди. С этим надо что-то делать. В сухом остатке, моя контрфункция умерла из-за нее.

– Из-за… Господи! Не из-за искры! А из-за чужих решений! Из-за того, что кто-то делает то, что хочет, и плюет на остальных!

– Корректная формулировка не сократит количества жертв.

Я отпрянул и ушел, не выдержав этих бесчувственных доводов. Я разбивался о них, как о скалы.

Эвакуатор закончил погрузку. На дороге снова солировал дождь. Я прошелся по разметке в обратную сторону, пытаясь отдышаться, а когда вернулся, люди в светоотражающих жилетах догружали в кузов заграждения. Ариадна ждала, привалившись к багажнику. Она почти сидела, держа на весу ногу, которую я ставил через силу, и руку, которую не дала осмотреть.

– Хорошо, – сказал я, встав перед ней. – Я понял. Но скажи, это единственная причина, почему ты молчала? Только, чтобы мы продолжили искать, кто за этим стоит, или что мы там делали?

Она смотрела. И молчала. Это убивало.

– Ариадна. Я серьезно. Ты вообще хочешь жить? Хотела – хоть раз за эти два года?

Она опустила взгляд:

– Тебе нужна правда?

– Да.

– Даже если она будет неприятной?

– По-твоему, мне сейчас приятно?!

Она вздохнула и подалась ко мне. Возможно, попыталась встать, но я не понял, сосредоточившись на лице. На том, как приоткрылся рот. На том, что я ничего не услышал. Замерев, Ариадна смотрела на меня, а я смотрел на нее, и между нами все остановилось, хотя дождь лил стеной.

– Оставь меня в покое, – наконец сказала она.

Я мотнул головой:

– Это не ответ.

– Это он.

Ариадна опустилась обратно и продолжила:

– Для нас обоих будет лучше, если ты отпустишь меня. Минотавр ушел. Ты больше ничего ему не должен. Забудь обо всем и живи свою жизнь.

– Нет, погоди, это не ответ!

– Ты меня не слушаешь.

Она увела взгляд. Бездумно, как кошка. Если бы мне чаще снились кошмары, наверное, я был бы готов.

– Ариадна, я… Почему? Мы же… Мы могли поговорить. В любой день. Почему ты не сказала? Раньше? До того, как все это началось!

– Он бы тебя переубедил.

– Нет.

Да.

– Нет! Послушай!

Да чего она не слышала?! Как ты мямлишь, сокрушаясь? Как в сотый раз обещаешь, что станет лучше?! Посмотри на нее. Жизнь вычерпала все. Эти полости не заполнить даже по донышку. И раз ты не уверен, что справишься (я справлюсь), что боль тоже делима (делима), что горе преуменьшаемо (хватит!), раз сомнений в тебе больше, чем утешения (тебя б самого кто утешил, а?), какого черта ты тянешь ее обратно в ад живых? Ладно он – но ты-то?

– Я не хочу тебя терять… – из последних сил выдавил я.

– Тогда зачем тебе правда?

Если бы я знал.

Так все и закончилось.