И я предприняла путешествие из Индии в Египет, которыйнавсегда остался для меня ненавистным местом. Тогда-то я и услышала о Мариусе,молодом римлянине, чудом избежавшем огня, который пришел и похитил Мать сОтцом, чтобы отвезти из Александрии туда, где никто не сможет сжечь их – илинас – снова.

Найти Мариуса было несложно. Как я вам объяснила, в первыегоды мы не могли услышать друг друга. Но по прошествии определенного времени мыначали слышать тех, кто был помоложе, точно так же, как и людей. В Антиохии яобнаружила дом Мариуса – истинный дворец, где он вел образ жизни римскогобогача, хотя и охотился на ночных улицах за человеческими жертвами.

Он уже сделал бессмертной Пандору, которую любил так, какникого и ничто другое в этом мире. А Мать с Отцом он поместил в изысканномубежище с мозаичными полами, созданном собственными руками из каррарскогомрамора; там он возжигал им благовония, как в настоящем святилище, будто бы онидействительно были богами.

Я ждала своего часа. Они с Пандорой ушли охотиться. И явошла в дом, отперев внутренние замки.

Я увидела Мать и Отца, потемневших, как я сама, нопрекрасных и безжизненных, словно тысячу лет назад. Он посадил их на троне, итак они просидели еще две тысячи лет, о чем всем вам известно. Я подошла к ним,дотронулась до них, ударила. Они не шевельнулись. Потом я произвела проверку спомощью длинного кинжала. Я пронзила кожу Матери, которая превратилась в такойже эластичный покров, как у меня самой. Я пронзила бессмертное тело,одновременно неуязвимое и обманчиво хрупкое, и мой клинок вошел прямо ей всердце. Я рубанула слева направо, но потом остановилась.

На миг из раны полилась ее вязкая и густая кровь, намгновение сердце перестало биться, но порез начал затягиваться, и пролитаякровь затвердела на моих глазах, словно уголек.

Но самое главное – я почувствовала тот момент, когда сердцене могло больше накачивать кровь, у меня закружилась голова, я почувствоваламимолетную потерю связи с миром, слабый шепот смерти. Не сомневаюсь, что этопочувствовали все, кто пьет кровь, во всем мире, – наверное, молодежьощутила это сильнее, скорее как удар, сбивший их с ног. Ядро Амеля до сих поробитало в ней, ужасные сожжения и кинжал доказали, что в ее теле навекизаключен источник жизни всех тех, кто пьет кровь.

Если бы не это, я убила бы ее. Я бы отрезала ей руки и ноги,ибо никакое время не в силах было охладить мою ненависть – за то, что она сделалас моим народом, за то, что она разлучила меня с Мекаре. Мекаре – моя втораяполовина. Мекаре – мое собственное «я».

Как было бы потрясающе, если бы века научили менявсепрощению, если бы душа моя открылась для понимания всей несправедливости,причиненной мне и моему народу.

Но поймите, что с веками к совершенству движется только душачеловеческая, с каждым годом любить и прощать учится лишь человеческая раса. Яже навеки прикована к прошлому цепями, которых не разорвать.

Перед уходом я стерла все следы моего поступка. Часа два несводила я глаз с двух статуй, двух злодеев, которые в давние времена уничтожилимой народ и причинили страшное зло мне и моей сестре и которые познали в ответтакое же зло.

«Но в конечном счете ты проиграла, – сказала яАкаше. – Ты со своими солдатами и их мечами. Ибо моя дочь Мириам выжила ивынесла в будущее кровь моей семьи и моего народа. Возможно, для тебя этоничто, зато для меня – все».

Я сказала правду. Но я перейду к истории своей семьи черезнесколько секунд. Пока что я хочу сказать, что единственная победа Акашисостояла в том, что мы с Мекаре так больше и не встретились.

Как я уже сказала, ни разу за все время странствий не нашлая ни мужчины, ни женщины, ни того, кто пьет кровь, которому довелось увидетьМекаре или услышать ее имя. В разные времена бродила я в поисках сестры по всемстранам мира. Но она ушла от меня, словно ее поглотило великое западное море, ая чувствовала себя половиной существа, тянущейся к единственному, что можетвернуть мне целостность.

Но в первые века я знала, что Мекаре жива, периодически, каклюбой из близнецов, я чувствовала страдания второго близнеца, в мрачные,похожие на забытье минуты я испытывала необъяснимую боль. Однако такая связьхарактерна для близнецов-людей. По мере того как затвердевало мое тело, какчеловек во мне таял, а над ним довлело это более властное эластичноебессмертное тело, я потеряла простую человеческую связь с сестрой. И все же ятвердо знала, что она жива.

На одиноком побережье, глядя в ледяное море, обращалась я ксвоей сестре. А в гротах горы Кармел я рассказала нашу историю, в большихрисунках описав все наши страдания, – создав ту панораму, которую вывидели в снах.

За прошедшие века многие смертные находили этот грот ивидели рисунки, потом снова забывали о них и снова совершали открытия.

Наконец, в этом веке молодой археолог, прослышав о них,как-то днем забрался на гору Кармел с фонарем в руке. И при виде рисунков,созданных мной столько веков назад, его сердце едва не выпрыгнуло из груди,потому что точно такие же рисунки он видел в пещере по ту сторону моря, в горахнад джунглями Перу.

Лишь через несколько лет узнала я об этом открытии. Онпутешествовал по всему миру с обрывками доказательств – с фотографияминастенных рисунков из пещер Старого Света и Нового, в хранилище одного музея оннашел вазу, древний артефакт, сохранившийся с тех темных забытых веков, когдаеще помнили «Легенду о близнецах».

Не могу передать, какую боль и радость испытала я, глядя нафотографии рисунков, найденных им в пещерах Нового Света.

Ибо Мекаре нарисовала то же, что и я, – разум, сердце ирука, так похожие на мои, придали выразительность картинам страданий и боли.Конечно, были и различия, но минимальные. Это доказательство нельзя былоотрицать.

Плот Мекаре перенес ее через великое западное море в землю,неведомую в наши древние времена. За много веков до того, как человек проник вюжные пределы континента джунглей, Мекаре сошла там на берег и, возможно,познала величайшее одиночество, испытанное живым существом. Как долго бродила онасреди птиц и зверей, прежде чем увидела лицо человека?

Века, тысячелетия – сколько продлилась эта немыслимаяизоляция? А может быть, она сразу повстречала смертных, утешивших ее или вужасе бежавших прочь? Этого я так и не узнала. Возможно, моя сестра потеряларассудок задолго до того, как ее гроб коснулся побережья Южной Америки.

Я знала лишь, что она там побывала и несколько тысячелетийназад создала эти рисунки, совсем как я.