с помощью католических монахинь сбрасывал с самолета гуманитарные грузы голодающим индейским деревням. Одна из сестер выпадает из самолета, но горячие молитвы позволяют ей мягко приземлиться. Следом и другие монахини испытывают свою веру и тоже спасаются. Одна из них покидает самолет на велосипеде, безмятежно крутя педали в воздухе, а когда приземляется, уезжает как ни в чем не бывало, как если бы она просто попала в небольшую ямку на дороге. В один из съемочных дней я закончил работу над сценой на аэродроме, но Хармони и операторская группа все еще снимали в самолете.

Я был в своем сценическом наряде, то есть в рясе, и подошел к высокой сетчатой ограде, отделявшей взлетную полосу от здания аэропорта. Само здание представляло собой нечто вроде хибары из гофрированного металла. Я заметил относительно молодого чернокожего мужчину, который ждал там с самого начала съемочного дня с небольшим букетом увядших цветов, и завязал с ним разговор. Оказалось, что он приходит сюда уже на протяжении примерно двух лет в надежде на возвращение жены и детей. Его жена сбежала от него. Он спросил, может ли исповедаться мне, чтобы изменить свою участь. Я объяснил ему, что я всего лишь актер и играл священника в кино. Он ответил, что знает об этом, и уже несколько раз наблюдал за съемочной группой. Я спросил его, не хочет ли он исповедаться перед камерой. Хармони уже закончил работу на аэродроме, и камеру как раз складывали. Я подозвал Хармони и оператора к себе и предложил снять сцену исповеди – причем ни он, ни я не могли предсказать, что из этого выйдет.

Я выслушал исповедь этого человека, но он явно хотел утаить некоторые важные детали. Я сказал:

– Сын мой, от тебя ушла жена, потому что ты был неверен и втайне посещал любовницу.

– Нет, ничего подобного, – упрямствовал он.

Тут меня внезапно осенило, и я сказал, что он крутил не с одной женщиной, а с пятью одновременно. Тогда он расцвел и, расхорохорившись, признался, что все так и было. Я отпустил ему грехи на латыни, поскольку знал эту формулу еще с далекой юности, когда был католиком. Он был на седьмом небе и отказался от оплаты за работу статиста. Его исповедь перед актером-священником, записанная на кинопленку, была намного лучше настоящей – ему было гораздо легче облегчить душу, ведь его жена и дети наверняка вернутся к нему в ближайшие дни.

В 2006 году со мной связался лидер культа Раэль. Он хотел, чтобы я снял о нем фильм. В октябре того же года я встретился с ним и группой его последователей в одной из гостиниц в Уигане, недалеко от Манчестера. Раэля как предводителя секты было легко вычислить по узлу на макушке – вероятно, он использовал его для установления контактов с инопланетянами. Он родился в 1946 году, его настоящее имя Клод Ворильон – мать родила его вне брака в пятнадцать лет, и некоторое время он провел в детском доме. Едва повзрослев, он безуспешно пытался сделать карьеру эстрадного певца, а затем гонщика.

По его словам, в начале 1970-х на потухшем вулкане Пюи-де-Лассолас, недалеко от Клермон-Феррана, у него произошла встреча с инопланетянами, которая привела к созданию основополагающего текста, Евангелия его «церкви». В 1974 году он опубликовал книгу с характерным названием Le Livre Qui Dit La Verité – «Книга, которая говорит правду». Правдой, по его словам, была его встреча с НЛО. Элохимы на космическом корабле доставили его на свою планету в нашей галактике Млечный Путь и рассказали, что это они создали человеческую расу с помощью высокоразвитых технологий. Когда после атомной бомбардировки Хиросимы людям удастся направить свои технологии в мирное русло, они, элохимы, вернутся на Землю, чтобы построить утопию. В ходе истории пришельцы создали в общей сложности сорок гибридов, представляющих собой нечто среднее между элохимом и человеком, которые выступали в роли пророков, таких как Будда, Иисус или Мухаммед. Последним, сороковым, стал Раэль. Его задача – построить посадочную платформу для возвращения элохимов и открыть для них посольство.

С помощью медитации и клонирования человека члены церкви Раэля должны были обрести бессмертие. Незадолго до моей встречи с Раэлем он вызвал бурю в прессе, заявив, что раэлианам удалось создать первый после овечки Долли клон человека. Родившегося ребенка назвали Евой. Почти наверняка это было надувательство. Сам Раэль, как он объяснил, был приглашен элохимами, чтобы наблюдать за клонированием человеческих существ. Символ культа Раэля, представляющий собой сочетание звезды Давида и свастики, был встречен бурным негодованием, как и то, что он производил свое имя «Раэль» от «Исраэль» и предлагал переводить его как «Посланник грядущих с неба».

Одной из составляющих его учения была колонизация людьми далеких планет – эта идея, похоже, стала общим местом технологических утопий. В конференц-центре в Уигане я заметил нескольких красивых молодых женщин, которые не участвовали в семинарах. Они явно принадлежали к «Ордену Ангелов Раэля», возможно, даже к их элитной группе, «Ордену Золотой Ленты», и должны были стать наложницами элохимов, когда те вернутся на нашу планету. Им были строго-настрого запрещены половые контакты с землянами, и только сам Раэль должен был обучить последовательниц любовным техникам – их он получил в виде строгих инструкций от инопланетян.

C фильмом у нас так ничего и не вышло.

VIII

Экстатическая правда

В моей работе один вопрос всегда был самым главным – вопрос о правде. Я решительно выступал против приравнивания фактов и правды и поэтому горячо спорил с представителями так называемого cinema vérité, которые пытаются подменить понятие правды, vérité, ссылкой на факты. Эта школа документального кино – устаревшая форма кинематографа, лишенная каких-либо прозрений. Я считаю cinema vérité бухгалтерской правдой. В конечном счете эта школа была ответом на хаотичную реальность 1960-х, особенно на войну во Вьетнаме, но такой образ мышления и тип кино живучи до сих пор.

В отличие от сторонников cinema vérité я всегда стоял на том, что лишь с помощью стилизации, изобретения, поэзии и фантазии можно затронуть более глубокий слой правды – тот уровень, где встречается далекий отзвук неведомой силы, способной озарить наш внутренний мир. Чтобы описать это явление, я использую понятие «экстатическая правда». Это чувство, которое описывается греческим словом ekstasis, «выход из себя» – такой опыт встречается у мистиков позднего Средневековья. Но не у них одних – мы вновь и вновь наталкиваемся на схожие поиски в литературе и изобразительном искусстве. Вот три моих главных свидетеля –