– А вдруг Коля рассердится, что мой папа у него вкомнате валяется? – испуганно спросила Лариса.

– У тебя есть другие варианты? Леля придет с минуты наминуту, к ней в комнату его точно нельзя положить. Родислав Евгеньевич тожескоро придет, так что и в большую комнату твоего папу определить нельзя. И накухне оставить нельзя, мне нужно ужин готовить и всех кормить. Так куда же егодевать?

– На лестницу! – осенило Ларису. – Давайтевытащим его на лестничную площадку, пусть там лежит, пока не проспится. Там онникому не помешает. Если бы мы могли его до нашей квартиры дотащить, было быздорово, но ведь мы с вами его не допрем, больно тяжелый.

– Это верно, – согласилась Люба, пряча невольнуюулыбку, – не допрем. Тем более что лифт не работает. А насчет лестничнойплощадки – это плохая идея. Люди будут ходить мимо, он им будет мешать, икто-нибудь обязательно вызовет милицию. Тебе это надо? А твоему папе? Хочешь,чтобы у него опять были неприятности? Пусть лучше здесь лежит, у Коли вкомнате, Коля обычно приходит поздно, может, нам с тобой повезет и твой папапроснется раньше.

– А если не повезет?

– Ну, значит, не повезет, – развела рукамиЛюба. – Пойдем на кухню, помоги мне с ужином.

Храпел Геннадий оглушительно, и ни от Лели, ни от Родиславаскрыть его присутствие не удалось. Муж и дочь поморщились недовольно, но вприсутствии Ларисы промолчали, и в целом семейный ужин прошел довольно мирно.Леля в черной водолазке и длинной черной юбке, с волосами, перехваченнымичерной лентой, – в знак траура по погибшему Григорию, – была застолом тихой и печальной, от чая отказалась и ушла к себе. Встревоженная Любачерез несколько минут зашла к ней в комнату и увидела дочь возле окна взнакомой позе: Леля стояла, закутавшись в черную шаль и обхватив себя руками.Довольно высокая, она по-прежнему оставалась очень тоненькой, и то, что в детствевоспринималось как трогательная хрупкость, с годами стало больше походить наболезненную худобу. Верхний свет был выключен, горела только настольная лампа.

– Что ты, деточка? – негромко спросилаЛюба. – Опять грустишь? Из-за Григория?

– Это невыносимо! – буквально простонала Леля,резко оборачиваясь к матери. – У нас такое горе, такое невыразимое,невозможное горе, а за стенкой храпит пьяный мужик. Это какой-то чудовищныйдиссонанс, нарушение мировой гармонии! Так не может быть, не должно быть. Этооскорбление памяти дяди Гриши, это неуважение к трагедии тети Тамары. Почему онздесь? Кто позволил ему сюда прийти? Ты? Или Лариса? Неужели вы не понимаете,что у нас траур, что в доме должна быть печальная тишина, мы все перед лицомнашей общей трагедии должны побыть наедине с собой, а вы приводите в домпьяного, грязного и, в сущности, совершенно чужого человека, уголовника,убийцу, укладываете спать рядом с нами и вынуждаете слушать его отвратительныйхрап. Я не понимаю, мама, как так можно. У меня душа болит от всего этого.

– Лелечка, детка, я понимаю твои чувства, – мягкозаговорила Люба. – Но даже перед лицом нашего общего горя мы не можемзаставить жизнь остановиться и замереть. Мы бы и хотели, но это не в нашихсилах. Геннадий – тяжелый алкоголик, его постоянно увольняют с работы запьянство и прогулы, он болен, и справиться со своей болезнью сам он не может,как не может ни один алкоголик. Он сегодня напился и начал дома буянить, иЛариса ушла к нам, у нее есть ключи. Геннадий через некоторое время поднялся кнам на этаж, позвонил в дверь, и Лариса ему открыла. Она сделала это без злогоумысла, она даже не предполагала, что это может быть ее отец, она была уверена,что это ты пришла или папа. Геннадий ворвался сюда, и выгнать его Лариса несумела, у нее просто не хватило на это сил. Она очень переживает, что таквышло, она сидела на лестнице и караулила отца, боялась, что он что-нибудьвозьмет у нас, ценности или деньги. Она хорошая девочка, и уж чего она меньшевсего хотела, так это оскорбить память Григория. Я прошу тебя, Лелечка, будьснисходительней.

– Хорошо, мама. Но только ради тебя. И имей в виду, ятуда больше не выйду. В моей комнате хотя бы этот жуткий храп не так слышен. Ачто будет, когда придет Коля?

– Не знаю, – призналась Люба. – Надеюсь, чтоГеннадия удастся разбудить и увести раньше, чем это случится. Ты же знаешь,Коля рано не возвращается.

После ужина Лариса осталась, чтобы помочь с уборкой, и кодиннадцати часам все запланированные Любой домашние работы оказались переделанными.Вполне можно было бы лечь спать. А спать так хотелось! До головокружения итошноты. И спина продолжала ныть при каждом движении. Но разве можно ложиться,если сына до сих пор нет дома, а в его комнате валяется пьяный сосед?

– Тетя Люба, можно, я посижу на кухне, подожду, покапапа проснется? – робко спросила Лариса. – Когда он проспится, я егосразу же вытолкаю. Вы идите, ложитесь, вы же, наверное, устали как собака, а япосижу, покараулю папашку.

– Ты одна с ним не справишься, – обреченновздохнула Люба. – И потом, что ты будешь делать, если Коля вернется? Самастанешь с ним объясняться? Коле надо где-то спать, а спать рядом с твоимхрапящим отцом никто не сможет и не захочет. Давай вместе на кухне времякоротать, Родислав Евгеньевич пусть в комнате отдыхает, а мы с тобой здесьпосидим.

– Ой, мне так неудобно, что вы теперь из-за меня неспите… Давайте я что-нибудь нужное поделаю.

– Что, например? – улыбнулась Люба. – Мы стобой все уже сделали.

– Ну, хотите, я вам гречку переберу, побольше, чтобы надолгохватило? Захотите сварить, а у вас уже вся крупа чистенькая. Давайте? –предложила Лариса.

– Ларочка, у нас нет гречки. Это нынче большой дефицит.

– Ну тогда давайте я соду в воде разведу и весь вашхрусталь перемою.

– Не нужно, детка, он чистый, я недавно его мыла.

Любу до глубины души трогало желание девушки оказатьсяполезной и хоть как-то компенсировать причиненные ею самой и ее отцомнеудобства, и в принципе в доме было чем заняться, но у Любы уже ни на что нехватало сил. Спина ныла все сильнее, и все сильнее кружилась голова. Не можетже Люба дать Ларисе задание и сидеть рядом, как надсмотрщик, ей совесть непозволит, придется тоже включаться в работу. Нет, невозможно! Лучше простопосидеть и попить чаю.

Около полуночи за стенкой умолк звук работающего телевизораи под дверью большой комнаты погасла полоска света – Родислав лег спать. Ларисаживо обсуждала с Любой заводские сплетни, правда, в основном говорила сама,Люба только слушала, а точнее, делала вид, что слушает, потому что слова девушкидоходили до нее через два на третье, все ее мысли крутились сейчас вокруг сына,которого опять нет дома, который явится неизвестно когда и неизвестно в какомвиде, а тут еще пьяный Геннадий…

– Лариса, пойдем посмотрим, как там твой папа, –предложила она. – Может быть, его удастся разбудить и увести.

Геннадий сполз с матраса и лежал на полу, раскинув руки ишироко открыв рот. В комнате стоял удушливый запах перегара. Лариса присела накорточки рядом с отцом и принялась его тормошить.