– Папа, просыпайся! Давай, вставай! – громкимшепотом шипела она, боясь говорить в голос, чтобы не разбудить Лелю иРодислава. – Да открывай же ты глаза, черт бы тебя взял, урод, алкашнесчастный!

Она тянула отца за руки, пыталась приподнять его плечи,дергала за ноги, но все оказывалось бесполезным. Максимум, чего удавалосьдостичь, это заставить Геннадия приоткрыть глаза, после чего он, с трудомсфокусировав взгляд на дочери, неразборчиво произносил:

– Ларка, сука, я тебе родной отец… – и сновапроваливался в сон.

– Что здесь происходит? – послышался сзади голосКоли. – Это что такое?

За своей возней они и не услышали, как он вернулся. Николашастоял бледный, злой и трезвый.

– Коля, помоги, пожалуйста, разбудить Геннадия иотвести его домой, – обратилась к сыну Люба, стараясь говорить так, словноничего необычного не происходит и все в порядке вещей. – Он выпил лишнегои уснул.

– Выпил лишнего? – Коля слегка повысилголос. – Да он нажрался, как свинья, и при этом еще имел наглость явитьсясюда. Или он уже здесь так набрался? А? Мы же такие хорошие соседи, мы прямодобрые самаритяне, и сироту приютим, и алкашу стакан поднесем, так, мамуля?

– Коля, перестань.

– Да я-то перестану, мне недолго, а вон он неперестанет, он так и будет сюда таскаться за милостыней, а вы так и будете егооблизывать и жалеть, несчастненького и судьбой обиженного. Нас бы кто пожалел!

– Прекрати! Помоги нам его поднять.

– Может, прикажешь ему еще и задницу подтереть, когдаон спьяну обгадится? – с ненавистью произнес Николай. – Да мне к немудаже прикоснуться противно.

– Тебе придется, – холодно сказала Люба. –Иначе он будет спать здесь, рядом с твоим диваном, до самого утра. Выбирай,решение за тобой.

– Не надо, тетя Люба, – испуганно заговорилаЛариса, – не заставляйте Колю, я понимаю, как ему противно. Я самасправлюсь. Пусть Коля пока на кухне поужинает, а я добужусь, я его растолкаю,вот увидите.

– Я не голоден, – сухо бросил Коля.

Он сделал шаг по направлению к распростертому на полу телу инесильно пнул Геннадия ногой в бок. Потом пнул еще раз, уже посильнее.

– Коля, ты с ума сошел! – всплеснула рукамиЛюба. – Что ты делаешь? Ты же его избиваешь.

– Ты, мамуля, не видела, как это бывает, когдадействительно избивают, – ухмыльнулся Николай. – А я просто провожулегкую воспитательную работу.

И с этими словами он ударил Геннадия ногой в живот уже вполную силу. Лариса вскрикнула и зажала рот рукой, потом схватила Николая заруку и стала оттаскивать от отца.

Люба, бессильно опустив плечи, молча смотрела на эту сцену.Ее сын способен только на то, чтобы бить лежачего – спящего беспомощногочеловека. И то обстоятельство, что сам «лежачий» – отвратительный пьяный сосед,терроризирующий дочь и тещу и не дающий никому покоя своими выходками, Колю неоправдывает. Боже мой, кого она вырастила! И как же она любит этоочаровательное чудовище, как волнуется за него, как беспокоится, как хочет,чтобы у него все было, как у нормальных людей: работа, постоянная, хорошооплачиваемая работа, любимая и любящая жена, здоровые и веселые дети. Неужелией, Любе, суждено когда-нибудь дожить до этого праздника? Не верится. Но еслибы это когда-нибудь случилось, она бы стала самой счастливой на свете.

– Прекрати, – твердо сказала она. – Этосвинство.

Геннадий между тем зашевелился, открыл глаза и попыталсясесть. Лариса тут же выпустила Николашину руку, кинулась к отцу и, поддерживаяего за плечи, стала пытаться приподнять и поставить на ноги.

– Папа, вставай, пойдем домой, – приговаривалаона.

– А я где? – осведомился Геннадий.

– Мы с тобой у Романовых. Вставай, уже ночь, людям надоспать, пойдем домой.

– У Романовых? – глаза Геннадия приоткрылись чутьпошире. – А какого хрена мы тут делаем? Чего нас сюда занесло? Это какиетакие Романовы? С первого этажа, что ли?

– С четвертого, – терпеливо объяснилаЛариса. – Тетя Люба и Родислав Евгеньевич. Они нам все эти годы, что тысидел, помогали. Ну папа же! Ну поднимайся.

Геннадий попытался подтянуть под себя ноги и опереться наних, но не удержал равновесия и рухнул, после чего сфокусировал взгляд наНиколаше.

– А это кто? Хахаль твой?

– Да заткнись ты! – грубо одернула егодочь. – Это Коля, сын тети Любы. Ты в его комнате валяешься, спать ему недаешь. Давай вставай уже!

– Колька?! – обрадовался почему-тоГеннадий. – Так это же совсем другое дело! Колян, братуха, пойдем выпьем!Слышь, хозяйка, налей-ка нам по рюмочке и закуски какой-никакой наваляй нагазетку, не жмись, мужикам выпить надо.

Коля хладнокровно смотрел на бесплодные попытки невысокойдевушки справиться с широкоплечим и довольно-таки массивным отцом.

– Не ори, – прошипела Лариса, подталкивая отца подпоясницу и забрасывая его руку себе на плечо, – всю семью разбудишь. И чтож ты за урод такой, а? Почему я должна с тобой мучиться? Пока ты сидел, всембыло лучше, честное слово. Вот вызову сейчас милицию, пусть тебя заберут иснова посадят, хоть отдохнем от тебя, ведь все нервы вымотал за полгода.

Геннадий внезапно совершил резкий рывок, поднялся на ноги,покачался, но устоял, сделал шаг по направлению к Николаше и схватил его загрудки.

– Да! – во весь голос заявил он. – Пусть меняснова посадят, пусть я снова безвинно сяду, вот она, ваша справедливость, вотоно, ваше государство, оно способно только невиновных сажать, а настоящиепреступники пусть на свободе гуляют. И вы будете только рады!

Коля с брезгливой миной оторвал от своей футболкигрязноватые, покрытые светло-рыжими волосами руки и оттолкнул соседа. Тот сновачуть не упал, но Лариса и Люба вовремя подхватили Геннадия.

– Наказания без вины не бывает, как говорил незабвенныйГлеб Жеглов, – процедил Коля сквозь зубы.

– А ты знаешь? – заголосил Геннадий. – Тызнаешь, да? Ты там был? Баланду хлебал? На нарах парился? Я одиннадцать летсвоей жизни ни за что отдал, за чужую вину, я все здоровье на зоне оставил, всезубы потерял, а ты чистенький, сытенький, у мамки с папкой за пазухой прожил игоря не знал, тебя небось, ежели чего, папка отмажет, а мы, простые люди, зачужие грехи должны срока мотать, конечно, за нас заступиться-то некому, никомумы не нужны, обыкновенные работяги, у нас ни денег нет, чтобы сунуть кому надо,ни блата, на нас можно всех собак повесить и галочку в отчетность поставить,дескать, раскрыли зверское убийство, душегуба с поличным взяли и под судотдали. А я и тогда говорил, и сейчас повторю: я никого не убивал, я Надюшкумою любимую и пальцем не тронул. Только разве меня кто послушает? Всю жизньзагубили, молодые годы отняли, здоровье порушили, а теперь лишней рюмкойпопрекаете? Такая, значит, ваша справедливость?