Меня на миг парализовало. Не двигаясь, я вполнейшем изумлении смотрела на совершенно невозмутимого ученого. Потом меняохватило негодование. Он псих! Жена бросается в полыхающий дом ради стопкиисписанной бумаги, а муж не только не останавливает ее, но еще и приказываетдобыть свою рукопись! Хотя, может, я чего-то не понимаю? Вдруг у них, у великихученых, так принято?

– Никто не догадался прихватитьплед? – спросила внезапно появившаяся толстушка в голубых джинсах и майке.

Лев Яковлевич ничего не ответил, его лицоприняло отсутствующее выражение. Толстая девица махнула рукой:

– Папа, очнись, где мама?

– Кто? – вынырнул из заоблачныхвысей ученый. – Мама? Олечка, господь с тобой, она же давно скончалась!

Дочь с нескрываемым раздражением взглянула наотца:

– Умерла твоя мать, бабушка Вера! А мояжива. Если помнишь, ее зовут Асей, и она является еще и твоей супругой!

– Я, Олюшка, обладаю замечательнойпамятью, – совершенно спокойно, словно сидя в кабинете, в удобном кресле,а не стоя около бушующего пожара, завел ученый, – вот ты, например, можешьответить, какого числа монголо-татарские войска захватили Смоленск?

Оля скривилась:

– О боже! Понеслось.

– Значит, нет, – констатировалотец, – а я, которого ты опрометчиво обвинила в отсутствии памяти, назовудату с легкостью…

– Не надо, – простонала дочь.

– Что же касается твоего вопроса, –ровным тоном вещал Лев Яковлевич, – то позволь напомнить его формулировку:«Папа, очнись, где мама». Фраза построена некорректно. Я, естественно, подумал,что ты спрашиваешь о моей родительнице, такое понимание вопроса вытекало излогики предложения. Если ты хотела узнать об Асе, следовало по-другомусформулировать вопрос: «Папа, очнись, где моя мама?» Тебе понятен ход моихрассуждений или нужно объяснить все еще раз? Все беды этого мира происходят оттого, что люди элементарно не умеют выражать свои мысли: думают одно, вслухговорят другое, подразумевают третье, а понимают их все равно неверно. Да-с!Кабы…

– Пойду гляну, может, Светка догадаласьодеяло прихватить, – оборвала отца Оля и ушла.

Лев Яковлевич покачал головой, покусал нижнююгубу и вновь впал в нирвану.

– Лева! – выкрикнула запыхавшаясяАся. – Вот рукопись и книга. Пошли скорей!

Спустя два часа мы сидели в гостиной новогодома, среди разбросанных тюков, полуразвязанных узлов и нераспакованныхкоробок.

Курочкорябские выглядели плохо, все бледные,потерянные. За короткое время мы успели перезнакомиться, и я поняла, что пухлаядевушка Оля – дочь Аси и Льва, а Света, миловидная блондинка, вдова покойногоВасилия.

Еще мне стало ясно, что спокойной, размереннойжизни в только что приобретенном загородном особняке у нас не получится. Катя,вводя погорельцев в дом, произнесла:

– Вы не волнуйтесь, здесь полно места,все разместимся с удобствами.

Ася замахала руками:

– Нет, мы не можем так стеснять вас!

– Ерунда, – отмахнулсяКостин, – сделаете ремонт и съедете. – Если останется, чторемонтировать, – буркнула Оля.

– Значит, отстроитесь заново, – несдался Вовка.

– Боюсь, у нас плохо с деньгами, –тихо сообщила Ася, – на жизнь-то хватит, а вот на масштабное строительствонет.

Я искоса глянула на женщину. Она не знает, чтоя случайно увидела содержимое коробки, неужели тех долларов не достаточно длявосстановления здания? Впрочем, я же просила Асю не говорить никому, что отдалаей деньги. Вот она и старается ради меня.

Следующий час мы решали бытовые проблемы инаконец пришли к консенсусу. В мансарде будут жить Оля и Света. На втором этажев одной комнате поселятся Юлечка и Сережа, в другой – Катя. На первомразместимся я и Лиза, нам отдают угловую спальню, Ася займет крохотнуюгостевую, для Льва Яковлевича переоборудуют сорокаметровую гостиную, а Кирюшапереедет в гараж к Костину.

– Я не очень хорошо понял, – ожилученый, узнав про план расселения, – я сплю здесь?

– Да, – кивнула Ася, – неволнуйся, мы очень уютно оформим комнату, повесим, как ты любишь, темныегардины.

– Мне без разницы, в каком местеспать, – раздраженно сказал муж, – я абсолютно неприхотлив в быту, ногде стану работать?

– Здесь же, – ответила Катя, –комната огромная, просто Георгиевский зал. Внесем сюда письменный стол.

– Это совершенно невозможно! –покачал головой Лев Яковлевич.

– Почему? – удивилась Юлечка. –Вам здесь не нравится? Хотите, вселяйтесь в нашу спальню, а мы с Серегойпереедем сюда!

– Я не могу писать там, где сплю, –заявил ученый, – мне для плодотворной работы необходим кабинет.

– Зачем? – разинула рот Юля. –Мы стол поставим и кресло.

– Боюсь, что вам, человеку нетворческому, проблему не понять, – отрезал историк и повернулся к жене: –Ася, займись делом! Приготовь спальню и кабинет, помещения должны быть рядом,кстати, подойдет соседняя комната.

– Это столовая, – протянулаКатя, – там все обедать будут.

– Ну, нам хватит и кухни, – быстросказала Ася, – понимаете, Лев Яковлевич не способен жить так, как все. Онне простой человек.

– Да? – изогнула бровь Юля. – Вчем же отличие богоподобного от нас, убогих смертных?

Ася слегка порозовела:

– Понимаете, Лев имеет мантии сорока двухмеждународных академий.

– Он их коллекционирует? – наивноспросил Кирюша.

Щеки Аси стали медленно краснеть. Катямоментально вклинилась в разговор.

– Мы самые обычные люди, – сказалаона, – на работе трудимся, дома отдыхаем, нам и впрямь не понять человека,который творит не на службе.

– Вовсе я и не отдыхаю в своейкомнате, – возмутился Кирюшка, – уроки делаю до офигения.

– И я, – подхватила Лизавета.

– Мы с Сережкой рекламные текстыпишем, – сообщила Юля, – между прочим, это трудное дело!

– Кухня большая, – умоляюще сказалаАся, – в ней тридцать метров, неужели все мы не уместимся?

Домашние замерли, потом Катя тихо сказала: