— Что ты копаешься, дорогая? — позвал ее Гилбрин.

Покачав головой — какое легкомыслие! — Майя прошла за ним вдверь.

Квартиры, может быть, и роскошные, подумала Майя, но холлысамые обыкновенные, если не сказать хуже. На этом этаже было мало дверей, чтосамо по себе говорило о громадных размерах квартир, поэтому Гилбрин быстронашел то, что искал. На этом расстоянии Майя определенно почувствовалаприсутствие одного из их людей.

Не успели они постучать, как дверь открылась. Черный,начинающий лысеть мужчина, по возрасту вдвое старше, чем казалась Майе, оченьвнимательно оглядел пару, перед тем как сказать:

— Входите.

Очевидно, Хамман Таррика в этом мире весьма и весьмапреуспел. Убранство квартиры, которая оказалась даже больше, чем ожидала Майя,было, по стандартам этого времени, экстравагантным. Чувство естественнойкрасоты боролось с сильно развитым ощущением превосходства. Таррике,безусловно, доставляло удовольствие выставлять напоказ свое богатство.Живопись, вероятно, оригиналы, и все остальные произведения искусства былипейзажами и другими картинами жизни природы. Комната хорошо освещена, как будтодля того, чтобы лучше показать все убранство. Громадное окно открывало вид нагород. Вспомнив некоторые из своих инкарнаций, Майя почувствовала приступзависти. Ей редко удавалось жить так. Ее нынешнее возрождение было одним изсамых благополучных. В этот раз, можно сказать, она жила по меньшей мере скомфортом.

Заметно было, что и в Гилбрине шевельнулась зависть, но онбыстро ее поборол.

— Нет места лучше дома, пусть и бедного, не так ли, господинТаррика?

— В прошлый раз я родился рабом, а два раза до этого жил втакой нищете, что в обоих случаях покончил жизнь самоубийством, вот так-то,малыш, — огрызнулся старший из беженцев. — Добро и зло — со всем надосмиряться. В этот раз добра мне досталось от души.

— Я просто хотел похвалить ваш дом, — сказал Бродяга,изображая невинность.

Таррику это не обмануло, но он все же расслабился.

— Макфи предупредил насчет тебя, шутник. Думаю, он былслишком добр. — Он жестом предложил им сесть. — Я почувствовал вас ещенесколько минут назад, но не знал, что вы идете сюда, пока вы не вошли вздание.

Рослый негр впился в них глазами, особенно в Гилбрина.

Физически Таррика был крупным человеком, и когда оннаклонился к ним, казалось, он их подавляет.

— В этом варианте воспитанные гости сначала звонят.

— Воспитанные хозяева предлагают гостям выпить, — тут жеотозвался светловолосый шутник с огоньком в глазах.

— Ну, если это помогает делу… — Хамман Таррика взглянул набар. Дверцы отворились, демонстрируя батарею бутылок. Он снова обернулся кгостям.

— Что вам налить?

— Вот эта выглядит неплохо. — Гилбрин указал на бутылкувиски, стоящую справа.

— А мне воды, пожалуйста, — добавила Майя, раздраженновзглянув на своего спутника. Она подумала, что не стоит злить того, кто можетоказаться им нужен.

— Правильный выбор, девушка. Я и сам ее обычно пью, а запасдержу для гостей, которые меньше заботятся о здоровье таких, как ваш друг.

— Чуть-чуть виски — неплохо для души поэта, друг мойфилистимлянин.

— Это если виски не станет единственной целью такого поэта,клоун.

Таррика спрятал на секунду руки за спину и тут же их вынул,держа в каждой по бокалу с напитком.

— Полагаю, это ваш, милая дама.

— Майя, господин Таррика. Я — Майя де Фортунато. — Забирая унего воду, она следила за его реакцией. Большинство Странников знали, кем былее отец.

— Примите мое сочувствие, — вот и все, что сказал негротносительно ее имени. — Зовите меня Хамман.

Он передал Гилбрину виски без дальнейших комментариев, затемвыпрямился. Пошарив сзади, Хамман Таррика достал еще один бокал с водой.

— А кое-кто меня называет клоуном и циркачом. — Гилбринсделал глоток и улыбнулся. — Прекрасное виски.

Состоятельный беглец уселся.

— Теперь, когда вы выпили, может, скажете, что вы здесьделаете? Я вас не приглашал и у нас нет настоящего контакта. Если вам дляначала нужны деньги, я могу помочь, в разумных пределах, но я вовсе нефилантроп. Я хочу насладиться этим миром, пока он не рухнул.

— Вы, конечно, знаете, это будет уже скоро, — сказалГилбрин, опуская свой бокал.

— Да как же я могу не знать? Кончается век. Во всех ушедшихмирах следующее столетие никогда не завершалось.

Так что не приходится надеяться, что сейчас будет иначе. Помоим оценкам, осталось десять-пятнадцать лет, двадцать — это уже крайний срок.

Бродяга подался вперед и скрестил ноги. Майя не могла незаметить, какой контраст составляла его одежда с интерьером дома. Она всегдазнала, что Гилбрину нравится вносить смуту в то, что его окружает. Сейчас онподвинулся так, что его нога, висящая в воздухе, оказалась прямо под взглядомхозяина. Хамман Таррика не мог не видеть яркого ботинка, но вида не подал.

— Может, ты захочешь изменить расчеты, Хамман. — Гилбринснова отхлебнул, голос его стал мрачным. — Полагаю, у нас есть не более шестимесяцев, а скорее всего несколько недель.

Бокал почти выскользнул из руки негра.

— Что ты имеешь в виду?

— Ездил куда-нибудь по делам в последнее время?

— Да нет. Дела требуют моего присутствия в городе. Однако уменя запланирована одна поездка на следующей неделе. Собираюсь лететь вНью-Йорк.

Гилбрин взглянул на Майю.

— Интересно будет посмотреть, как далеко он улетит. Ссамолетом эти штучки труднее.

— Ты думаешь, он может улететь?

— Возможно, но маловероятно. Слишком очевидный путь дляпобега. Ему не дадут.

— О чем вы говорите, маяк Карима? Объясните.

Бродяга с охотой переложил информацию на плечи хозяину, чемуМайя была очень рада, самой ей очень не хотелось сообщать такие ужасныеновости.