Здесь даже хладнокровный Сергей Леонардович не выдержал.

– Я прошу вас изменить тон, он оскорбителен, –опустив взгляд, глухо сказал наследник. – Отец был человеком неспесивым ик своим помощникам относился уважительно. Если в кабинет подали чай,разумеется, отец предложил и секретарю.

Это было сказано без вызова, но с таким достоинством, чтодаже старый волк Ванюхин немного присмирел.

– Пусть так. Выпили они чаю с мятой и мышьяком, разошлись,а остатки дохлебал несчастный болван Крупенников. Отравитель на подобный исходникак не рассчитывал. Если бы барон умер один, преступление наверняка сошло быс рук. Ваш батюшка был человек нездоровый, приступы недомогания и рвотыслучались с ним часто. Полиции бы и в голову не пришло усомниться в причинесмерти. Но кое-кому здорово не повезло. Три смерти зараз! Такое даже здешнейполиции покажется подозрительным, – вновь всадил шпильку в московскихколлег петербуржец. – Что не стали умничать сами, а пригласили меня –похвально. Зосим Ванюхин своё дело знает. Одно умышленное смертоубийство и дванеумышленных – это вечная каторга, – с нажимом произнёс следователь, вупор глядя на Сергея Леонардовича. – Лес рубили – щепки полетели. Вот поэтим-то щепкам я преступника и разыщу. Много времени не понадобится. От «комувыгодно» до «кто виноват» тропа короткая. Засим откланиваюсь. Ненадолго.

На этой зловещей ноте Ванюхин поднялся, склонил голову передвдовой и вышел. Братьев фон Маков поклоном не удостоил, а на Фандорина даже ине взглянул.

Сугубо конфиденциальная беседа

К сему моменту Эраст Петрович уже решил для себя, что задело не возьмётся. Хоть грубость Ванюхина и оставила у коллежского асессоранеприятный осадок, но понять Зосима Прокофьевича было можно. Очень богатые людипохожи на больных, страдающих каким-то малопристойным недугом. Им неловко передокружающими, а окружающим неловко с ними. Вероятно, даже самые обычныечеловеческие чувства – любовь, дружба – для такого вот Сергея Леонардовича совершенноневозможны. В сердце у него всегда будет копошиться червячок: невеста не меня,а мои миллионы любит; товарищ не со мной, с моими железными дорогами дружит.

Ну и потом, что за отвратительное высокомерие? КнязьВладимир Андреевич говорил, что молодой фон Мак очень просит, прямо-такиумоляет навестить его для сугубо конфиденциальной беседы. А он дажепоздороваться не соизволил.

Фандорин чувствовал себя задетым и, едва за следователемзакрылась дверь, тоже хотел молча повернуться и уйти (сесть коллежскому асессорутак никто и не предложил).

Но новый главноуправляющий компании «Фон Мак и сыновья»предупредил его движение.

– Ради Бога, простите! – воскликнул он,поднявшись. – Я сейчас объясню моё странное поведение… Матушка, это тотсамый господин Фандорин, из-за которого я ездил к губернатору. Эраст Петрович –моя мать Лидия Филаретовна, мои братья – Владимир и Александр.

Дама ласково улыбнулась, оба юноши вскочили, учтивонаклонили головы и снова сели.

– Прошу сюда, – показал глава компании на креслоподле себя. – Ах, если б вы знали, как я раскаиваюсь, что сразу непослушался совета Владимира Андреевича! Он мне ещё на похоронах сказал: «На чтовам впутывать в это дело Петербург? Попросите Фандорина, он разберётся». Но мненепременно хотелось, чтобы делом занялся сам Ванюхин. О, как мало у нас вРоссии можно верить репутациям!

Эраст Петрович прошёл вдоль всего длинного стола, очевидно,предназначенного для служебных совещаний, и сел. Разглядев чиновника вблизи,Сергей Леонардович тревожно нахмурился.

– Но вы очень молоды для вашей должности! –недовольно заметил он (издали Фандорин, благодаря седым вискам, казался старшесвоих лет).

– Как и вы д-для вашей, – сухо ответил коллежскийасессор, которому эта реплика пришлась не по нраву. – Вы намеревались мнечто-то объяснить?

Барон смотрел на него оценивающим взглядом. Видно было, чтосмутить этого человека непросто.

– …Ну что ж, – наконец молвил он, кажется, приняврешение. – Попробуем. Князь обещал, что сможет предоставить вас в моёраспоряжение на неограниченное время…

У Фандорина чуть порозовели щёки. В беседе со своимпомощником генерал-губернатор, правда, выразился деликатнее, но сути дела этоне меняло: коллежского асессора именно что «предоставили в распоряжение» этомубогачу.

Первая же неучтивость, первый же признак высокомерия – иоткланяюсь, сказал себе чиновник особых поручений. Пускай фон Маки дали стотысяч на Храм и основали два приюта, это ещё не причина, чтобы государственныйслужитель был на побегушках у денежного мешка.

Но главноуправляющий был нисколько не высокомерен – лишьделовит и очень встревожен.

– Я не стал привлекать внимание к вашей персоне, чтобывы имели возможность спокойно понаблюдать за следователем и составить суждениео его действиях. Есть и ещё одна причина, но о ней позже. Итак, что вы скажетео действительном статском советнике Ванюхине?

В упоминании о чине Зосима Прокофьевича, пожалуй, прозвучалаироническая нотка, но лицо барона осталось хмурым.

Фандорин не очень охотно начал:

– Когда-то господин Ванюхин, вероятно, был неплохимсыщиком, но его т-таланты остались в прошлом. Это раз. Слишком самоуверен, чтоограничивает поле зрения. Это два. Он уже выбрал основную версию, на другиеотвлекаться не намерен. Это три. Версия для вас крайне неприятна. Это четыре.

– Что отца отравил я, из видов на наследство? –кивнул Сергей Леонардович, переглянувшись с родными. – М-да… Нам оченьнужна ваша помощь, Фандорин.

– Чтобы я помог снять с вас п-подозрение?

Старший фон Мак поморщился:

– Да нет же. Меня беспокоят не подозрения Ванюхина, ато, что следствие идёт по неверному пути. В конце концов он откажется от идеи,которая кажется ему такой логичной, но будет поздно.

– Я не с-совсем вас понимаю. В каком смысле «поздно»?Вы хотите сказать, что истинный виновник уйдёт от наказания?

– Ах, опять вы не о том! – в голосе бароназазвучала досада. – Виновника, конечно, покарать нужно, этого требуютзакон и интересы общества. Но главное здесь другое!

– Что же?

– Business, – жёстко сказал Сергей Леонардович. –Жаль, что у нас в языке нет этого слова, «дело» звучит слишком высокопарно. Мойотец жил на свете ради business, а я его сын. Мы, фон Маки, все таковы.

Младшие братья одинаково выпятили нижнюю челюсть и насупилиброви, а вдова вздохнула и перекрестилась.