– Отойди подальше, - попросил Мистраль.

– Здесь в круге с вами только я остался, и мне уходитьнельзя.

«Круг», подумала я, и поняла, что он прав. Синие, зеленые икрасные линии вокруг нас замыкались в круг. Все остальные стражи былиразрисованы линиями и завитками, но вокруг нас троих сияние образовало барьер.Ветер преодолевал его без труда, а вот что-то другое может и не перейти. Незнаю, что именно другое, но мне достаточно известно о магических кругах:кому-то или чему-то они не дают войти, а чему-то еще - выйти. Такова ихприрода, а сегодня именно суть вещей, их природа выходила на свет.

Я погладила спину Мистраля, провела по линии позвоночника,пробежала пальцами по напряженным мышцам. Он закрыл глаза и сглотнул, и толькопотом взглянул на меня.

– А чего хочешь ты?

– Тебя.

Этим я заслужила улыбку. Настоящую, искреннюю улыбку - непохотливую, не страдальческую, не грустную - просто улыбку. Она меня так жепорадовала, как радовали улыбки Мороза и Дойля. Оба они сначала не умелиулыбаться, словно забыли, как это делается. Если сравнивать с ними, Мистральеще быстро учится.

Я провела пальцем по контуру его нижней губы.

– Делай все, что хочется тебе. Только правила помни.

Улыбка у него стала не такой радостной - я не поняла, то лиограничения показались ему слишком строгими, то ли я напомнила ему о чем-тогрустном.

– Без крови, без шрамов, и не так сильно, как было сгрудью, потому что я еще недостаточно тебя подготовил.

Почти дословно то, что сказала я.

– У тебя хорошая память.

– Только память мне и осталась. - В глазах у него опятьпоказалось страдание. И я подумала, что поняла. Он сейчас получал удовольствие,и решил для себя, что будет получать удовольствие, но когда он кончит -кончится все. Королева опять запрет его в камеру-одиночку, в клетку из еесобственных правил, из ее ревности, ее садизма. Насколько мучительнее ему будетвернуться к запретам, насладившись сейчас? Будет ли он страдать, видя меня вокружении моих стражей, и не входя в их число? Дело не в том, что я для негоособенная, как и для моих стражей. Дело попросту в том, что только со мной имразрешили прервать их долгий пост.

Я приподнялась с земли и сказала с поцелуем:

– Я твоя.

Мистраль поцеловал меня в ответ, сначала нежно, потомкрепче. Язык вонзился мне в губы. Я открыла рот, пропуская его. Он втолкнулязык вначале глубоко, потом чуть подался назад, чтобы получился просто хорошийглубокий поцелуй. От ощущения его губ, втягивавших мой язык, я подалась к немуближе, обняла за плечи, крепко прижалась грудью к его груди.

Он чуть слышно зарычал, и меня вдруг обдало холодным ветром.Мистраль оторвался от меня; глаза у него стали бешеные. В глазах плыли грозовыетучи, но медленней теперь, не вызывая головокружения. Если б я не видела ихраньше, я бы просто решила, что глаза у него серые как тучи.

Он зарылся лицом мне в шею, не столько целуя, сколькоприкасаясь ко мне губами. Тяжелый вздох стража разлился по мне теплом - явздрогнула, и моя дрожь стала сигналом. Мистраль впился зубами мне в шею. Явскрикнула, пальцы у меня сжались, царапая ему спину.

Следом он укусил меня в плечо, быстро и больно. Я вскрикнуларади его удовольствия, и он тут же сместился. Наверное, он не решался слишкомдолго держать во рту мою плоть. Я знала, что ему хочется укусить сильней,чувствовала, как он сдерживает порыв своих губ, своих рук, всего тела. Ему былохорошо, но он боролся с собой, сдерживал свои желания.

Он прикоснулся губами к груди - не той, которую укусилраньше, - и едва ощутимо нажал зубами. Я схватила его за лицо, не сильно, но оностановился. Не успев закрыть рот, он взглянул на меня, и я увидела, как гаснетего порыв. Он думал, что я велю ему прекратить. Даже если бы я и правдасобиралась это сделать, у меня теперь не хватило бы совести. Но я и несобиралась.

– Сильнее, - сказала я.

Он ухмыльнулся до ушей, по-волчьи, и мне опять примерещилосьв нем что-то такое, что я побоялась бы остаться с ним наедине. Но теперь я ужене знала, то ли виновата была натура Мистраля, то ли века воздержания, чтодовели его до бешенства.

Он впился зубами мне в бок - так сильно, что я задергаласьпод ним. Он передвинулся чуть ниже, к талии, и когда я почувствовала, что онразмыкает зубы, я повторила:

– Сильнее!

Он укусил сильнее и глубже, почти прокусив мне бок, и язаорала: «Хватит!»

Он поднял голову, собираясь прекратить совсем, но яулыбнулась:

– Я не хочу, чтобы ты перестал, я только сказала, чтовот так было достаточно сильно.

Он наклонился к другому боку и укусил без предупреждения итак сильно, что мне тут же пришлось повторить: «Довольно».

Он посмотрел мне в лицо, и увиденное его успокоило, потомучто следом он укусил меня в пупок, впившись зубами так глубоко и резко, что яего опять остановила.

На животе у меня остался красный след от зубов. Красныеотметины виднелись у меня по всему телу, но не настолько четкие, как эта.Идеальный отпечаток зубов на белизне моей кожи. От одного вида я сладковздрогнула.

– Тебе это нравится, - прошептал он.

– Очень.

Чуть влажный ветер пробежал у меня по коже. Мистраль лизнулмне живот, и ветер подул по влажной дорожке, словно у ветра тоже были губы и онмог дуть куда пожелает.

Мистраль прижался губами к местечку, которое только чтолизнул, и укусил. Резко и больно, захватив меня врасплох - я даже подскочила.

– Хватит! - почти завопила я.

Ветер принялся играть сухой листвой, задувал ее на меня. Онбросил мои волосы мне на глаза, на секунду я перестала видеть, что делаетМистраль. Ветер пахнул влагой, словно перед дождем. Но в мертвых садах дождя небывает.

Я чувствовала, как прикасаются губы к холмику у меня междуног, к тугим завиткам волос. Я не видела, но знала, что он делает. Он укусил, ия крикнула:

– Хватит!

Я отбросила волосы назад, чтобы не мешали смотреть. Мистралькоротко лизнул мне между ног, и пульс у меня рванулся вперед, а рот открылся вбезмолвном крике.

– Ты знаешь, чего мне хочется, - сказал он, ладонямисжимая мне бедра и слегка надавливая пальцами. Лицо у него помещалось точно надмоим пахом, так низко, что я чувствовала там его дыхание.

Я кивнула, не доверяя собственному голосу. Я не хотела,чтобы он увечил меня, но вот чтобы подошел к самому краю… Этот край мне оченьнравился. Просто очень.

Наконец я отважилась заговорить. Заговорила почти задыхаясь,слишком нетерпеливо, голос был почти чужой: