Он ввел в меня одну только головку, и ветер вдруг сталдругим - почти горячим. Он все еще пахнул дождем, но был в нем еще иметаллический привкус. Запах озона, запах молнии. Вокруг смыкалась жаркаядухота, и я вдруг поняла, что это не я хочу, чтобы Мистраль овладел мной доначала грозы, а что гроза не начнется, пока он мной не овладеет. Это он былгрозой, как Аблойк был кубком. Это Мистраль был повисшей в воздухе тяжестью, ион же был электрическим предвестием молнии, от которого дыбом вставали волосы.

Я поднялась, насаживаясь на него. Он отстранил меня,упершись мне в бедра руками.

– Нет, - сказал он, - нет. Я буду решать, когда.

Я снова легла плечами на землю.

– Разве ты не чувствуешь, Мистраль? Разве не слышишь?

– Гроза, - сказал он, и голос у него стал ниже, перешелв рычащий раскат, в нем слышались отзвуки грома.

Я привстала снова, но не чтобы перебороть егонеуступчивость. Мне нужно было на него посмотреть. Увидеть, не изменилось лиеще что-то, кроме его голоса. Мистраль по-прежнему сиял магией, но на сияниекак будто наплывали серые тучи, и свет я видела сквозь их завесу.

Мистраль посмотрел на меня, и глаза его ярко вспыхнули - такярко, что на миг его лицо потерялось в этом ярчайшем свете. Вспышка померкла,оставив образ молнии у меня перед глазами. Но без молнии глаза Мистраля неприобрели снова цвет грозовых туч - они стали черными - той черноты, что иногданакрывает небо среди бела дня и заставляет разбегаться в поисках укрытия -потому что небо говорит о приближении опасности. О приближении чего-то, чтоможет утопить, сжечь, истребить силой, что вот-вот упадет с небес.

Я задрожала, глядя через плечо на Мистраля, задрожала,потому что подумала… А вдруг я слишком человек, чтобы вынести это? Вдруг егомагия сожжет мою плоть, ранит меня сильнее, чем я хочу?

Аблойк словно подслушал мои мысли. Он заговорил очень тихо, ия повернулась к нему. Он так и стоял перед нами на коленях, но его светлая кожакак будто таяла в густеющей тьме, словно он сам, целиком, растворялся в кругесилы. Волосы у него были прочерчены синими, красными зелеными линиями, и этилинии выходили за ограничивающий нас круг, тянулись к стражам за его пределами.В глазах у Аблойка вспыхивали искры всех трех цветов, и его магия как будтоусиливалась. Он сам будто становился этой магией и переставал быть Аблойком.Наверное, если он не поостережется, он весь превратится в линии силы, уходящиево тьму.

– Земля и небо ведут очень старый танец, Мередит, -сказал Аблойк. - Не бойся силы. Она ждала тебя слишком долго, чтобы теперь тебяпотерять.

Я прошептала хрипло:

– Посмотри на него!

– Да, - сказал Аблойк, - да, он - нарождающаяся гроза.

– Я смертная!

Мне показалось, он улыбнулся, но мне плохо было видно еголицо - хоть он и сидел всего в паре футов от меня.

– Здесь и сейчас ты Богиня, ты земля, что ждет ударанебес. Разве может здесь оказаться просто смертная?

В этот миг Мистраль решил напомнить мне о себе. Оннаклонился и укусил меня в спину - и вошел в меня. Такое сочетание заставиломеня податься к нему. Он укусил сильнее, и я содрогнулась, разрываясь междуощущениями его тела и его зубов.

Он разжал зубы и обвил меня руками. Тело его легло мне наспину теплым тяжелым грузом. Я держала почти полный его вес, потому что рукиМистраля легко ласкали мне груди и живот. Он вошел в меня, но, как и в первыйраз, он не двигался. Он нагнулся ближе к моему лицу и прошептал:

– Слишком давно это было. Я долго не продержусь, еслиты будешь так извиваться.

Я повернула голову: его лицо оказалось так близко, чтосверкнувшая в его глазах молния на миг меня ослепила. Я зажмурилась и долго ещевидела с закрытыми глазами черные и белые вспышки. Я проговорила, не открываяглаз:

– Я не могу с собой справиться.

Он вздохнул и не столько вдвинулся в меня глубже, сколькосодрогнулся внутри меня. Я от этого тоже вздрогнула, и он застонал наполовинупротестующе, наполовину от удовольствия.

По всему гроту раскатился гром, отражаясь от голых каменныхстен, дробью огромного барабана пробежал по моей коже.

– Тише, Мередит, тише. Будешь двигаться, я не выдержу.

– Как мне не двигаться, когда ты внутри меня?

Тут он меня обнял и сказал:

– Как давно никто не реагировал на мое тело!

Мистраль выпрямился, снова перенеся вес на колени, но невышел из меня. Только толкнул бедрами, дав мне понять, что в прежней позевходил в меня не полностью. Теперь он достал до самого глубокого моего места, ия догадывалась, что для такой позиции он, скорее всего, длинноват. Если партнерслишком длинен, поза с ним сзади может кончиться болью. Пока мне больно небыло, но намек я получила, когда он мягко надавил на самый глубокий край моеготела. Мысль о том, что он может со мной сделать, и восхищала, и слегка пугала.Я и хотела, и боялась почувствовать, как он станет вбиваться в меня. Да, мысльбыла захватывающая, но такую боль лучше воображать, чем испытывать.

Головка его пошла внутрь, сперва медленно и осторожно, потомуверенней; он словно пытался нащупать путь все дальше в глубину. Он вталкивалсямедленно и сильно, и плотно, пока я не вскрикнула от боли.

Опять раскатился гром и налетел ветер. Пахло дождем иозоном, словно совсем рядом ударила молния - только молнии не было, кроме как вглазах Мистраля.

– Какую боль ты любишь? - спросил он, и в голосе егожил гром, как в голосе Дойля слышался иногда рык гончих.

Кажется, я знала, о чем он спрашивает. Я задумалась.Насколько сильную боль я люблю? Наверное, безопасней ответить честно. Яоглянулась на Мистраля через плечо, и все слова осторожности тут же вылетели уменя из головы. Он стал стихией. Тело сохранило еще свои очертания, сохранилоплотность, но под привычной плотностью клубились тучи и облака - черные, серыеи белые. В глазах у него снова блеснула молния, и теперь она пронзила все еготело - ярчайший зигзаг, наполнивший мир металлическим запахом озона. Но меняона не ударила, как непременно было бы с настоящей молнией. Только слепящийтанец света.

Глаза Мистраля сияли, освещенные непрестанными разрядамияркого белого света. Примерно каждый третий разряд проносился вниз по его телуи расцвечивал кожу. Волосы выпутались из хвоста на затылке, и серый плащ волосразвевался под ветром его силы, похожий на мягкое серое одеяло, забытое наверевке перед надвигающейся грозой.

Сколько бы раз я ни занималась любовью с воинами-сидхе, ссозданиями волшебной страны, вид их в такие моменты лишал меня дара речи. Янавидалась чудес, но ничего подобного Мистралю еще не видела.

Он повторил вопрос:

– Какую боль ты любишь?!