Я с трудом поднялся, диким взглядом окинул Залив. Лишьнесколько мячей плавали перед «Эль Паласио», зато севернее, ближе к «Розовойгромаде», я увидел зелёную флотилию — штук сто, если не больше.

«Это ничего не значит. Она в безопасности. Она сожгларисунок и теперь спит в своей квартире в тысяче миль отсюда, здоровая иневредимая».

— Это ничего не значит, — заявил я, но теперь волосы со лбасдувал не тёплый, а ледяной ветер. Я захромал к «Розовой громаде» по влажному,утрамбованному, блестящему песку. Сыщики облаками взлетали передо мной. Волныто и дело бросали к моим ногам теннисные мячи. Теперь их было огромноеколичество, разбросанных по полосе влажного песка. Я подошёл к разорваннойкоробке с надписью «Теннисные мячи „Dunlop“. ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ БРАК, БЕЗУПАКОВКИ». В непосредственной близости от неё теннисных мячей в воде былоособенно много.

Я побежал.

Открыв дверь, я оставил ключи в замке. Поспешил к телефону,увидел мигающую лампочку: получено сообщение. Нажал на клавишу «PLAY».Бесстрастный механический голос проинформировал меня, что сообщение получено в6:48, то есть я разминулся с ним менее чем на полчаса. Потом из динамиказаговорила Пэм. Я наклонил голову, как наклоняют её, когда хотят уберечься отзазубренных стеклянных осколков, летящих в лицо.

— Эдгар, мне звонили из полиции и сказали, что Илли мертва!Они говорят, что женщина, которую зовут Мэри Айр, пришла к ней в квартиру иубила её! Это твоя подруга! Эдгар, ты слышишь, одна из твоих флоридских подругубила нашу дочь! — Пэм разразилась жуткими, хриплыми рыданиями… потомрасхохоталась. Рыдания, за ними — смех. Я почувствовал, как один из летящихстеклянных осколков вонзился мне влицо. — Позвони мне, негодяй! Позвони иобъяснись. Ты говорил, что она в БЕЗОПАСНОСТИ!

Опять рыдания. Их оборвал щелчок. Затем я услышал гудениесвободной линии.

Я протянул руку, заглушил гудение, выключив автоответчик.

Прошёл во «флоридскую комнату», посмотрел на теннисные мячи,покачивающиеся на волнах. Я будто раздвоился, ощущал себя человеком,наблюдающим за самим собой.

Мёртвые близняшки оставили послание в моей студии: «Где нашасестра?» Под сестрой они подразумевали Илли?

Я буквально слышал, как смеётся эта карга, видел, каккивает.

— Ты здесь, Персе? — спросил я.

Ветер рвался сквозь стеклянные стены. Волны бились о берег срегулярностью метронома. Птицы летали над водой, кричали. На берегу я увиделещё одну разорванную коробку с мячами, уже наполовину засыпанную песком.Сокровище из моря; законное вознаграждение из caldo. Она наблюдала, всё так.Хотела увидеть, как я сломаюсь. Я в этом не сомневался. Её… кто?., охранники?.,может, и спали днём, но она бодрствовала.

— Я выигрываю, ты выигрываешь, — сорвалосьс моих губ. — Ноты думаешь, что всегда и всё будет по-твоему, не правда ли? Умная Персе.

Разумеется, умная. В эту игру она играла с давних пор. Яподозревал, что она была уже старухой, когда сыны израильские копали землю всадах Египта. Иногда она спала, но сейчас бодрствовала.

И могла дотянуться далеко.

Зазвонил телефон. Я вернулся в гостиную, по-прежнему ощущаясебя раздвоенным. Один Эдгар шёл по полу, второй парил над головой первого.Звонил Дарио. Судя по голосу, расстроенный.

— Эдгар. Почему вы решили задержать картины…

— Не сейчас, Дарио. Мне не до того.

Я разорвал связь и позвонил Пэм. Теперь, когда я об этом недумал, с набором номера проблем не возникло: пальцы сами нажимали нужныекнопки, замечательная механическая память всё взяла на себя. И вот о чём яподумал: людям только пошло бы на пользу отсутствие любой другой памяти.

Пэм чуть успокоилась. Не знаю, что она приняла, но средствосработало. Мы проговорили двадцать минут. Большую часть этого времени онаплакала, то и дело обвиняла меня, но я не пытался оправдываться, поэтому еёзлость перешла в горе и недоумение. Я узнал всё самое главное, или, во всякомслучае, думал, что узнал. Потому что одно очень важное обстоятельство прошломимо нас незамеченным, а как сказал один мудрец: «Кого не видишь, того неударишь». Полицейский, который звонил Пэм, не удосужился сообщить ей, чтоименно Мэри Айр принесла в квартиру нашей дочери в Провиденсе.

Помимо пистолета. «Беретты».

— Полиция говорит, что она ехала на машине практически безостановок, — безжизненным голосом рассказывала Пэм. — Она никогда не смогла быпронести этот пистолет на борт самолёта. Почему она это сделала? Сработала ещёодна грёбаная картина?

— Всё так, — подтвердил я. — Она купила одну. А я об этом неподумал. Я вообще о ней не думал. Ни разу. Я тревожился исключительно из-забойфренда Илли.

Очень спокойно моя бывшая жена (теперь уже точно бывшая)вынесла приговор:

— Это сделал ты.

Да, я. Мне следовало сообразить, что Мэри купит как минимумодну картину, и почти наверняка что-нибудь из цикла «Девочка и корабль» — тоесть из наиболее опасных. И, конечно же, не оставит картину в «Скотто». Зачемоставлять, если можно взять её с собой, отправляясь в Тампу? Должно быть,картина лежала в багажнике старенького «мерседеса», когда она подвозила меня добольницы. А оттуда Мэри поехала домой в Дэвис-Айлендс, чтобы взятьавтоматический пистолет, купленный для самозащиты.

Чёрт, из Сарасоты дорога на север вела аккурат через Тампу.

Вот это я как раз мог предугадать. В конце концов, я с нейвстречался, знал, что она думала о моём творчестве.

— Пэм, на этом острове случилось что-то ужасное. Я…

— Ты думаешь, меня это волнует, Эдгар? Или меня волнуетпричина, по которой эта женщина так поступила? Из-за тебя погибла наша дочь, ия больше не хочу говорить с тобой, я больше не хочу тебя видеть, и я скореевырву себе глаза, чем взгляну ещё на одну твою картину. Лучше б ты умер, когдана тебя наехал кран. — В голосе звучало какое-то запредельное глубокомыслие. —И это был бы счастливый конец.

Последовала короткая пауза, за которой послышалось гудениесвободной телефонной линии. Я подумал о том, чтобы швырнуть трубку в стену, ноплавающий над головой Эдгар наложил вето. Плавающий над головой Эдгар сказал,что не стоит доставлять Персе такое удовольствие. Поэтому я тихонько положилтрубку на базу, с минуту постоял, покачиваясь — живой, тогда так моядевятнадцатилетняя дочь умерла. Её не застрелила, но утопила в собственнойванне обезумевшая арт-критикесса.

Медленным шагом я вышел из дома. Дверь оставил открытой.Запирать её теперь не имело смысла. На глаза попалась прислонённая к стенеметла, которой сметали песок с дорожки, и у меня начала зудеть правая рука. Яподнял ладонь перед собой, посмотрел. Вроде бы ничего не видел, но чувствовал,как сжимаются и разжимаются пальцы. Чувствовал, как пара длинных ногтейвпивается в ладонь. Остальные были короткими и неровными. Должно быть,обломились. Где-то (возможно, наверху, на ковре в «Розовой малышке») осталасьпарочка призрачных обломков.