И он щеголевато отплевался в сторону сухим плевком. Виднабыла надменность, решимость и некоторое весьма опасное напускное спокойноерезонерство до первого взрыва. Но Петру Степановичу уже некогда было замечатьопасности, да и не сходилось с его взглядом на вещи. Происшествия и неудачи днясовсем его закружили… Липутин с любопытством выглядывал вниз, с трех ступеней,из темной каморки.

– Хочешь или не хочешь иметь верный паспорт и хорошие деньгина проезд куда сказано? Да или нет?

– Видишь, Петр Степанович, ты меня с самого первоначалузачал обманывать, потому как ты выходишь передо мною настоящий подлец. Всёравно как поганая человечья вошь, – вот я тебя за кого почитаю. Ты мне занеповинную кровь большие деньги сулил и за господина Ставрогина клятву давал,несмотря на то что выходит одно лишь твое неучтивство. Я как есть ни однойкаплей не участвовал, не то что полторы тысячи, а господин Ставрогин тебядавеча по щекам отхлестали, что уже и нам известно. Теперь ты мне сызноваугрожаешь и деньги сулишь, на какое дело – молчишь. А я сумлеваюсь в уме, что вПетербург меня шлешь, чтоб господину Ставрогину, Николаю Всеволодовичу, чем нина есть по злобе своей отомстить, надеясь на мое легковерие. И из этого тывыходишь первый убивец. И знаешь ли ты, чего стал достоин уже тем однимпунктом, что в самого бога, творца истинного, перестал по разврату своемуверовать? Всё одно что идолопоклонник, и на одной линии с татарином или мордвойсостоишь. Алексей Нилыч, будучи философом, тебе истинного бога, творцасоздателя, многократно объяснял и о сотворении мира, равно и будущих судеб ипреображения всякой твари и всякого зверя из книги Апокалипсиса. Но ты, какбестолковый идол, в глухоте и немоте упорствуешь и прапорщика Эркелева к томуже самому привел, как тот самый злодей-соблазнитель, называемый атеист…

– Ах ты, пьяная харя! Сам образа обдирает, да еще богапроповедует!

– Я, видишь, Петр Степанович, говорю тебе это верно, чтообдирал; но я только зеньчуг поснимал, и почем ты знаешь, может, и моя слезапред горнилом всевышнего в ту самую минуту преобразилась, за некую обиду мою,так как есть точь-в-точь самый сей сирота, не имея насущного даже пристанища.Ты знаешь ли по книгам, что некогда в древние времена некоторый купец,точь-в-точь с таким же слезным воздыханием и молитвой, у пресвятой богородицы ссияния перл похитил и потом всенародно с коленопреклонением всю сумму к самомуподножию возвратил, и матерь заступница пред всеми людьми его пеленой осенила,так что по этому предмету даже в ту пору чудо вышло и в государственные книгивсё точь-в-точь через начальство велено записать. А ты пустил мышь, значит,надругался над самым божиим перстом. И не будь ты природный мой господин,которого я, еще отроком бывши, на руках наших нашивал, то как есть тебятеперича порешил бы, даже с места сего не сходя!

Петр Степанович вошел в чрезмерный гнев:

– Говори, виделся ты сегодня со Ставрогиным?

– Это ты никогда не смеешь меня чтобы допрашивать. ГосподинСтаврогин как есть в удивлении пред тобою стоит и ниже пожеланием своимучаствовал, не только распоряжением каким али деньгами. Ты меня дерзнул.

– Деньги ты получишь, и две тысячи тоже получишь, вПетербурге, на месте, все целиком, и еще получишь.

– Ты, любезнейший, врешь, и смешно мне тебя даже видеть,какой ты есть легковерный ум. Господин Ставрогин пред тобою как на лестницесостоит, а ты на них снизу, как глупая собачонка, тявкаешь, тогда как они натебя сверху и плюнуть-то за большую честь почитают.

– А знаешь ли ты, – остервенился Петр Степанович, – что ятебя, мерзавца, ни шагу отсюда не выпущу и прямо в полицию передам?

Федька вскочил на ноги и яростно сверкнул глазами. ПетрСтепанович выхватил револьвер. Тут произошла быстрая и отвратительная сцена:прежде чем Петр Степанович мог направить револьвер, Федька мгновенно извернулсяи изо всей силы ударил его по щеке. В тот же миг послышался другой ужасныйудар, затем третий, четвертый, всё по щеке. Петр Степанович ошалел, выпучилглаза, что-то пробормотал и вдруг грохнулся со всего росту на пол.

– Вот вам, берите его! – с победоносным вывертом крикнулФедька; мигом схватил картуз, из-под лавки узелок и был таков. Петр Степановичхрипел в беспамятстве. Липутин даже подумал, что совершилось убийство. Кирилловопрометью сбежал в кухню.

– Водой его! – вскрикнул он и, зачерпнув железным ковшом введре, вылил ему на голову. Петр Степанович пошевелился, приподнял голову, сели бессмысленно смотрел пред собою.

– Ну, каково? – спросил Кириллов.

Тот, пристально и всё еще не узнавая, глядел на него; но,увидев выставившегося из кухни Липутина, улыбнулся своею гадкою улыбкой и вдругвскочил, захватив с полу револьвер.

– Если вы вздумаете завтра убежать, как подлец Ставрогин, –исступленно накинулся он на Кириллова, весь бледный, заикаясь и неточновыговаривая слова, – то я вас на другом конце шара… повешу как муху… раздавлю…понимаете!

И он наставил Кириллову револьвер прямо в лоб; но почти в туже минуту, опомнившись наконец совершенно, отдернул руку, сунул револьвер вкарман и, не сказав более ни слова, побежал из дому. Липутин за ним. Вылезли впрежнюю лазейку и опять прошли откосом, придерживаясь за забор. Петр Степановичбыстро зашагал по переулку, так что Липутин едва поспевал. У первогоперекрестка вдруг остановился.

– Ну? – с вызовом повернулся он к Липутину.

Липутин помнил револьвер и еще весь трепетал от бывшейсцены; но ответ как-то сам вдруг и неудержимо соскочил с его языка:

– Я думаю… я думаю, что «от Смоленска до Ташкента вовсе ужне с таким нетерпением ждут студента».

– А видели, что пил Федька на кухне?

– Что пил? Водку пил.

– Ну так знайте, что он в последний раз в жизни пил водку.Рекомендую запомнить для дальнейших соображений. А теперь убирайтесь к черту,вы до завтра не нужны… Но смотрите у меня: не глупить!

Липутин бросился сломя голову домой.

IV

У него давно уже был припасен паспорт на чужое имя. Дикодаже подумать, что этот аккуратный человечек, мелкий тиран семьи, во всякомслучае чиновник (хотя и фурьерист) и, наконец, прежде всего капиталист ипроцентщик, – давным-давно уже возымел про себя фантастическую мысль припастина всякий случай этот паспорт, чтобы с помощью его улизнуть за границу, если…допускал же он возможность этого если! хотя, конечно, он и сам никогда не могформулировать, что именно могло бы обозначать это если…

Но теперь оно вдруг само формулировалось, и в самомнеожиданном роде. Та отчаянная идея, с которою он вошел к Кириллову, после«дурака», выслушанного от Петра Степановича на тротуаре, состояла в том, чтобызавтра же чем свет бросить всё и экспатрироваться за границу! Кто не поверит,что такие фантастические вещи случаются в нашей обыденной действительности итеперь, тот пусть справится с биографией всех русских настоящих эмигрантов заграницей. Ни один не убежал умнее и реальнее. Всё то же необузданное царствопризраков и более ничего.