Призвали затем старичка Максимова. Он явился робея, подошел мелкимишажками, вид имел растрепанный и очень грустный. Все время он ютился там внизуподле Грушеньки, сидел с нею молча и «нет-нет да и начнет над нею хныкать, аглаза утирает синим клетчатым платочком», как рассказывал потом МихаилМакарович. Так что она сама уже унимала и утешала его. Старичок тотчас же и сослезами признался, что виноват, что взял у Дмитрия Федоровича взаймы «десятьрублей-с, по моей бедности-с» и что готов возвратить… На прямой вопрос НиколаяПарфеновича: не заметил ли он, сколько же именно денег было в руках у ДмитрияФедоровича, так как он ближе всех мог видеть у него в руках деньги, когдаполучал от него взаймы, – Максимов самым решительным образом ответил, что денегбыло «двадцать тысяч-с».

– А вы видели когда-нибудь двадцать тысяч где-нибудь прежде?– спросил, улыбнувшись, Николай Парфенович.

– Как же-с, видел-с, только не двадцать-с, а семь-с, когдасупруга моя деревеньку мою заложила. Дала мне только издали поглядеть,похвалилась предо мной. Очень крупная была пачка-с, всё радужные. И у ДмитрияФедоровича были всё радужные…

Его скоро отпустили. Наконец дошла очередь и до Грушеньки.Следователи, видимо, опасались того впечатления, которое могло произвести еепоявление на Дмитрия Федоровича, и Николай Парфенович пробормотал даже несколькослов ему в увещание, но Митя, в ответ ему, молча склонил голову, давая темзнать, что «беспорядка не произойдет». Ввел Грушеньку сам Михаил Макарович. Онавошла со строгим и угрюмым лицом, с виду почти спокойным, и тихо села науказанный ей стул напротив Николая Парфеновича. Была она очень бледна,казалось, что ей холодно, и она плотно закутывалась в свою прекрасную чернуюшаль. Действительно, с ней начинался тогда легкий лихорадочный озноб – началодлинной болезни, которую она потом с этой ночи перенесла. Строгий вид ее,прямой и серьезный взгляд и спокойная манера произвели весьма благоприятноевпечатление на всех. Николай Парфенович даже сразу несколько «увлекся». Онпризнавался сам, рассказывая кое-где потом, что только с этого разу постиг, какэта женщина «хороша собой», а прежде хоть и видывал ее, но всегда считал чем-товроде «уездной гетеры». «У ней манеры как у самого высшего общества», –восторженно сболтнул он как-то в одном дамском кружке. Но его выслушали с самымполным негодованием и тотчас назвали за это «шалуном», чем он и остался оченьдоволен. Входя в комнату, Грушенька лишь как бы мельком глянула на Митю, в своюочередь с беспокойством на нее поглядевшего, но вид ее в ту же минуту и егоуспокоил. После первых необходимых вопросов и увещаний Николай Парфенович, хотьи несколько запинаясь, но сохраняя самый вежливый, однако же, вид, спросил ее:«В каких отношениях состояла она к отставному поручику Дмитрию ФедоровичуКарамазову?» На что Грушенька тихо и твердо произнесла:

– Знакомый мой был, как знакомого его в последний месяцпринимала.

На дальнейшие любопытствующие вопросы прямо и с полноюоткровенностью заявила, что хотя он ей «часами» и нравился, но что она нелюбила его, но завлекала из «гнусной злобы моей», равно как и того «старичка»,видела, что Митя ее очень ревновал к Федору Павловичу и ко всем, но тем лишьтешилась. К Федору же Павловичу совсем никогда не хотела идти, а толькосмеялась над ним. «В тот весь месяц не до них мне обоих было; я ждала другогочеловека, предо мной виновного… Только, думаю, – заключила она, – что вамнечего об этом любопытствовать, а мне нечего вам отвечать, потому это особливоемое дело».

Так немедленно и поступил Николай Парфенович: на«романических» пунктах он опять перестал настаивать, а прямо перешел ксерьезному, то есть все к тому же и главнейшему вопросу о трех тысячах.Грушенька подтвердила, что в Мокром, месяц назад, действительно истрачены былитри тысячи рублей, и хоть денег сама и не считала, но слышала от самого ДмитрияФедоровича, что три тысячи рублей.

– Наедине он вам это говорил или при ком-нибудь, или вытолько слышали, как он с другими при вас говорил? – осведомился тотчас жепрокурор.

На что Грушенька объявила, что слышала и при людях, слышала,как и с другими говорил, слышала и наедине от него самого.

– Однажды слышали от него наедине или неоднократно? –осведомился опять прокурор и узнал, что Грушенька слышала неоднократно.

Ипполит Кириллыч остался очень доволен этим показанием. Издальнейших вопросов выяснилось тоже, что Грушеньке было известно, откуда этиденьги и что взял их-де Дмитрий Федорович от Катерины Ивановны.

– А не слыхали ли вы хоть однажды, что денег было промотаномесяц назад не три тысячи, а меньше, и что Дмитрий Федорович уберег из нихцелую половину для себя?

– Нет, никогда этого не слыхала, – показала Грушенька.

Дальше выяснилось даже, что Митя, напротив, часто говорил ейво весь этот месяц, что денег у него нет ни копейки. «С родителя своего всеждал получить», – заключила Грушенька.

– А не говорил ли когда при вас… или как-нибудь мельком, илив раздражении, – хватил вдруг Николай Парфенович, – что намерен посягнуть нажизнь своего отца?

– Ох, говорил! – вздохнула Грушенька.

– Однажды или несколько раз?

– Несколько раз поминал, всегда в сердцах.

– И вы верили, что он это исполнит?

– Нет, никогда не верила! – твердо ответила она, – наблагородство его надеялась.

– Господа, позвольте, – вскричал вдруг Митя, – позвольтесказать при вас Аграфене Александровне лишь одно только слово.

– Скажите, – разрешил Николай Парфенович.

– Аграфена Александровна, – привстал со стула Митя, – верьБогу и мне: в крови убитого вчера отца моего я не повинен!

Произнеся это, Митя опять сел на стул. Грушенька привстала инабожно перекрестилась на икону.

– Слава тебе Господи! – проговорила она горячим,проникновенным голосом и, еще не садясь на место и обратившись к НиколаюПарфеновичу, прибавила: – Как он теперь сказал, тому и верьте! Знаю его:сболтнуть что сболтнет, али для смеху, али с упрямства, но если против совести,то никогда не обманет. Прямо правду скажет, тому верьте!

– Спасибо, Аграфена Александровна, поддержала душу! –дрожащим голосом отозвался Митя.

На вопросы о вчерашних деньгах она заявила, что не знает,сколько их было, но слышала, как людям он много раз говорил вчера, что привез ссобой три тысячи. А насчет того: откуда деньги взял, то сказал ей одной, что уКатерины Ивановны «украл», а что она ему на то ответила, что он не украл и чтоденьги надо завтра же отдать. На настойчивый вопрос прокурора: о каких деньгахговорил, что украл у Катерины Ивановны, – о вчерашних или о тех трех тысячах,которые были истрачены здесь месяц назад, – объявила, что говорил о тех,которые были месяц назад, и что она так его поняла.