Потом, когда остальные увлекли его в сторону своимиобъятиями и поцелуями – даже Арман подошел к нему, протягивая руки, – онслабо улыбнулся ей и произнес ее имя:

– Джесс.

Он посмотрел на остальных, на Мариуса, на холодные инастороженные лица. Какая у него стала белая кожа, абсолютно белая… Но теплота,бьющая через край энергия и почти детское возбуждение остались прежними.

Крылья вздымают

согретую солнцем пыль собора,

в котором похоронено в мраморе

Прошлое.

Стэн Райс «Ночная бессонница: горечь»

Живая изгородь, и плющ,

и листья земляники несъедобной.

На фоне тусклой зелени

белеют лилии —

далекие, последние.

Как будто наши

ангелы-хранители.

(В них что-то варварское есть.)

Стэн Райс «Греческие фрагменты»

Она сидела в конце стола и ждала их, такая спокойная,безмятежная; при свете огня алое платье придавало ее коже глубокий, чувственныйоттенок.

Край ее лица золотило пламя, темные стеклянные окна, какбезупречные зеркала, живо отражали ее образ, словно только ее плывущее впрозрачной ночи отражение и было реальным.

Я боялся. Боялся за них и за себя. И, как ни странно, занее. Я похолодел от предчувствия. От страха за нее. За ту, кто может уничтожитьвсе, что я любил в своей жизни.

В дверях я повернулся и еще раз поцеловал Габриэль. Япочувствовал, как ее тело на мгновение ослабло и прижалось ко мне, затем еевниманием завладела Акаша. Я почувствовал, что руки, дотронувшиеся до моеголица, слегка дрожат. Я посмотрел на Луи, на моего хрупкого на вид и всегдатакого внешне спокойного Луи, на Армана, злодея с лицом ангела. В конце концов,те, кого любишь… это просто те, кого любишь.

Мариус, входя в комнату, холодел и буквально застывал отгнева – ничто не могло это замаскировать. Он глянул на меня – на меня, того,кто убил тех бедных беспомощных смертных и оставил их распростертыми на горныхтропах. Он, конечно же, все знал. Никакой снег в мире не в состоянии скрытьтакое. Ты нужен мне, Мариус! Ты нужен нам!

Пока они по одному входили в комнату, я сел по правую рукуот нее, потому что ей этого хотелось. И к тому же я понимал, что здесь мне иместо. Я указал Габриэль и Луи на места напротив, поближе, чтобы я мог ихвидеть. И выражение лица Луи, такое покорное, но печальное, поразило меня всамое сердце.

Рыжеволосая древняя женщина по имени Маарет села напротивоположном конце стола, ближе к двери. Мариус и Арман заняли кресла справаот нее. А слева села рыжеволосая девушка – Джесс. Маарет казалась абсолютноспокойной, собранной, словно ее ничто не могло встревожить. Несложно былозаметить, что Акаше не удастся причинить вред этому существу, равно как идругому старейшему созданию, Хайману, который опустился в кресло справа отменя.

Тот, кого звали Эрик, явно пришел в ужас. Он вообще сбольшой неохотой приблизился к столу. Маэл тоже боялся, но приходил из-за этогов бешенство. Он злобно поглядывал на Акашу, словно абсолютно не заботился отом, чтобы скрыть свои эмоции.

А Пандора, прекрасная кареглазая Пандора! Занимая местопоближе к Мариусу, она выглядела так, словно ее ничто не волнует. На Акашу онадаже не взглянула. Она смотрела сквозь стеклянные стены, медленно, с любовьюобводя глазами мрачный лес, слой за слоем, темную кору и колючую листву.

Вторым присутствующим, которого ничто не волновало, былДэниел. Его я тоже видел на концерте. Мне и в голову не пришло, что с ним былАрман! Я не уловил ни малейшего намека на то, что Арман вообще тамприсутствовал. Подумать только, все, что мы могли сказать друг другу, потерянонавеки! Но нет, это не может быть правдой! Мы с Арманом еще побеседуем, у насбудет для этого время. Дэниел это понимал, красавчик Дэниел, репортер смаленьким магнитофоном, который вместе с Луи и закрутил эту историю в комнатена Дивисадеро-стрит! Вот почему он так безмятежно рассматривал Акашу, вотпочему он не спеша занимался исследованиями.

Я взглянул на черноволосого Сантино – прямо-таки царственноесоздание. Он в свою очередь оценивающе рассматривал меня. Ему тоже не былострашно. Но его отчаянно заботило все, что здесь происходило. Он смотрел накрасоту Акаши с благоговением, словно она затронула в нем какую-то глубиннуюрану. На секунду в нем мелькнула былая вера, значившая для него больше, чемвыживание, вера, которая сгорела дотла и оставила в его душе только горечь.

У меня не было времени разбираться в каждом из них,оценивать связывающие их узы, расспрашивать о смысле странного видения – дверыжеволосые женщины и тело их матери, – вспомнившегося мне при взгляде наДжесс.

Мне было интересно, могут ли они проникнуть в мои мысли ипрочесть все то, что я старался скрыть, то, что я непроизвольно скрывал отсамого себя.

Лицо Габриэль стало непроницаемым. Ее глаза сузились ипосерели, как будто она изгнала из них всякий свет и цвет. Словно решая что-тодля самой себя, она переводила взгляд с меня на Акашу.

И внезапно мне в душу закрался ужас. Может быть, он ее и непокидал. Они тоже ни за что не уступят. Как и в случае со мной, этому помешаютглубоко укоренившиеся в их разуме понятия. И прежде чем мы покинем эту комнату,будет принято некое фатальное решение.

Меня словно парализовало. Неожиданно я потянулся к Акаше ивзял ее за руку. Она нежно сжала мои пальцы.

– Успокойся, мой принц, – спокойно идоброжелательно сказала она. – В этой комнате ты чувствуешь смерть, но этосмерть верований и суждений. Больше ничего. – Она посмотрела наМаарет. – Возможно, смерть мечтаний, которым давно пора бы погибнуть.

Маарет выглядела такой безжизненной и пассивной, какимтолько может выглядеть живое существо. Ее усталые фиолетовые глаза подернулиськровавыми слезами. И я вдруг осознал почему. Это были глаза человека. Ее кровьснова и снова наполняла их жизнью – но не вечной. Слишком много нервныхокончаний погибло в ее собственном теле.

Я опять увидел видение из сна. Близнецы, а перед ними –тело. В чем же связь?

– Это ерунда, – прошептала Акаша. – Нечтодавно позабытое, ибо история больше не даст нам ответов. Мы переступили пределыистории. История построена на ошибках, мы же начнем с истины.

Мариус поспешил начать разговор.