— Ты хочешь сказать, что она боится меня, как эта девушкабоялась своего мужа?

— Возможно, — сказала она, думая о том, что он не понял нислова из того, что она сказала. Неожиданно она расплакалась.

— Ну, — сказал он. — Ну, успокойся. — Он попытался обнятьее.

Она ударила его по рукам.

— Ты получаешь от меня все, что хочешь. Тебе нет нуждыломать мне руки!

— Люси, да я тебя никогда пальцем не тронул, — сказал онугрюмо.

— Боже, как ты глуп! — закричала она. — Почему мужчины такглупы, Ларри? Вы можете видеть только белое и черное. Да, ты никогда не трогалменя. Я не похожа на нее. Ей ты можешь выкрутить руку, но она только плюнеттебе в глаз и скрестит ноги. Мужчины знают, какое имя подобрать для такихдевушек, как я. Они пишут его в кабинках туалетов, я слышала об этом. Но всямоя вина в том, что я хочу тепла. Любви. Разве это так плохо?

— Нет. Нет, конечно. Но, Люси…

— Но ты не веришь в это, — сказала она насмешливо. — Вот тыи гонишься за Мисс Высокие Бедра, а пока что, когда заходит солнце, устраиваешьскачки с Люси.

Он сидел и кивал. Каждое слово ее было правдой. Он слишкомустал, чтобы возражать. Похоже, и она это заметила.

— Если она станет твоей, Ларри, я первая брошу тебе букет. Яни на кого не держала зла в своей жизни. Только… попытайся не быть такимразочарованным.

— Люси…

— Мне просто кажется, что любовь для нас очень важна. Тольколюбовь поможет нам выжить. Ведь против нас — ненависть, и хуже того — пустота.— Голос ее прервался. — Уже поздно. Пошли спать. Идешь?

— Да, — сказал он. Когда они встали, он обнял ее ипоцеловал. — Я люблю тебя так сильно, как только могу, Люси.

— Я знаю, — сказала она, устало улыбнувшись.

Через десять минут после того, как Ларри и Люси уснули,проснулась Надин. Ужас пел в ее венах.

«Кто-то хочет меня, — подумала она, слушая, как замедляетсябешеный бег ее сердца. — Так вот в чем дело. Кто-то хочет меня. Это правда».

«Но… так холодно».

Сны начались у нее сразу же после окончания эпидемии. В этихснах она понемногу начала узнавать своего будущего жениха, несмотря на то чтоникогда не видела его лица. Он был тот, кого она ждала всю жизнь. Она хотелабыть с ним, но… она не хотела этого. Она была предназначена ему, но он пугалее.

Потом появился Джо, а потом и Ларри. Все очень усложнилось.Она начала ощущать себя призовым кольцом в перетягивании каната. Она понимала,что ее чистота, ее девственность очень важна для темного человека. Что еслиЛарри (или любой другой мужчина) познает ее, то темные чары исчезнут. А еевлекло к Ларри.

Надин лежала в темноте и смотрела на звезды.

Боулдер был ее последней надеждой. Старая женщина. В отличиеот всех остальных, она никогда не видела ее во сне. Но рациональный, здоровыйпорядок, который она так надеялась найти в Стовингтоне, начал теперьсосредотачиваться в Боулдере.

Но как она жаждала его холодного поцелуя — даже больше, чемона жаждала ощутить губы своего школьного товарища, когда убегала от него пополю… даже больше, чем поцелуев и объятий Ларри Андервуда.

«Завтра мы будем в Боулдере, — подумала она. — Может быть,тогда я узнаю, кончено мое путешествие или…»

Падающая звезда чиркнула по небу, и она загадала желание.

Начиналась заря. Стью Редман и Глен Бэйтмен поднимались погоре Флэгстафф.

— Сегодня у меня разболится голова, — сказал Глен. — Не припомню,чтобы я когда-нибудь пьянствовал всю ночь с тех пор, как учился в колледже.

— Этот восход стоит того, чтобы на него посмотреть, — сказалСтью.

— Да, действительно. Красиво. Ты когда-нибудь раньше был вСкалистых горах?

— Нет, — сказал Стью. — Но я рад, что пришлось. — Он поднялфляжку с вином и сделал глоток. — Послушай, социолог, объясни мне, что теперь снами случится?

— Сформируется новое общество, — медленно сказал Глен. —Какого типа? Пока предсказать невозможно. Здесь теперь почти четыреста человек.Судя по скорости, с которой они прибывают, к первому сентября нас будет ужетысячи полторы. Запиши мое предсказание номер один.

К удивлению Глена, Стью действительно вытащил из заднегокармана джинсов тетрадь и нацарапал то, что сказал Глен.

— Трудно в это поверить, — сказал Стью. — Мы проехали всюстрану и встретили не больше ста человек.

— Да, но ведь они все прибывают, не так ли?

— Это верно. Уже сейчас Ральф поддерживает контакт с пятьюили шестью группами.

— Ну да. А Матушка Абагейл сидит рядом с ним нарадиостанции, но говорить по радио не хочет. Утверждает, что боитсяэлектрошока.

— Фрэнни так полюбила ее, — сказал Стью. — Отчасти из-затого, что она все знает о родах, но отчасти просто из-за того… что полюбила.Понимаешь, о чем я?

— Да. Почти все вокруг чувствуют то же самое.

— А сколько людей будет к зиме? — спросил Стью, возвращаяськ прежней теме.

— Около восьми тысяч.

— Что-то не верится.

— Простая арифметика. Предположим, что от гриппа умерлодевяносто девять процентов населения этой страны. Но и тогда должно былоостаться около двух миллионов. Предположим, десять процентов погибли уже послеэпидемии — от болезней, пожаров и тому подобного. Еще десять умрут этой зимой.Не забывай, что у нас в Боулдере есть пока только один ветеринар. Изоставшегося миллиона и шестисот тысяч, надеюсь, миллион окажется у нас.

— Почему ты думаешь, что большинство будет у нас, а не унего?

— По одной очень ненаучной причине, — сказал Глен, ерошаволосы. — Мне нравится верить в то, что большинство людей по своей природедобры. А мне кажется, что кто бы там ни группировался на западе, онипо-настоящему злы. Но у меня есть одно предчувствие… — Он запнулся.

— Валяй, рассказывай.

— Расскажу, так как я пьян в стельку. Но это останется междунами, хорошо?

— Хорошо.

— Честное слово?

— Честное слово, — сказал Стью.

— Мне кажется, что большинство технических специалистовпойдут с ним, — сказал Глен. — И не спрашивай меня, почему — это толькопредчувствие. Разве что дело в том, что технари в основном привыкли работать ватмосфере жесткой дисциплины и ясных целей. У него могут оказаться люди,способные запустить ядерные ракеты в Айдахо. У него будут танки, вертолеты,парочка бомбардировщиков Б-52, просто для смеха. Сейчас он, наверное,восстанавливает электричество и коммуникации. Рим строился не в один день, и онзнает об этом. У него есть время.